— Да, но я на самом деле…

На этот раз Элеонора не дала ему договорить, просто бросив выразительный взгляд на часы.

— Уже почти три утра. — Она встала, сбросила на пол его халат, натянула прозрачные чулки, надела и застегнула свой кружевной лифчик. — Мне надо успеть добраться домой, собрать вещи, принять душ и быть полностью готовой к приезду Добера. Тебе, кстати, тоже. Но при этом не забывай думать о том, что происходит или, что еще хуже, может произойти в твоем любимом Нью-Йорке… И ради бога, не беспокойся насчет меня. Я буду просто ждать твоего возвращения и никуда не исчезну. Где бы это ни было. Захочешь, чтобы я была во Франкфурте, я там буду. Захочешь увидеть меня в Париже, увидишь. Я буду ждать тебя в любой точке земного шара. Чтобы вот так просто меня потерять, надо ухитриться пропасть на долгое, очень долгое время.

Палмер молча смотрел, как она одевается. Затем, когда Элеонора была полностью готова и уже красила свои пухлые губы, он вдруг встрепенулся, как бы выйдя из оцепенения.

— Давай, я вызову тебе такси.

— Не сто́ит. Это с удовольствием сделает портье.

— Как тебе будет без меня?

— Плохо.

Она подошла к нему, обняла и поцеловала. Сначала ласково и нежно, затем со всей силой страсти.

— Нет, не плохо, а очень плохо, отвратительно. Но сегодня утром, к восьми тридцати, когда мы с Добером заедем за тобой в отель, я буду уже в полном порядке, не беспокойся.

Портье, вежливо постучавшись и дождавшись ответа: «Не закрыто», — ровно в восемь пятнадцать вошел в номер Палмера, чтобы забрать его вещи и отнести их в машину.

Уже сидя на заднем сиденье лимузина рядом с Элеонорой, Вудс увидел подходящего Фореллена.

— Снова вы? — брюзгливо спросил он, даже не стесняясь своей нарочитой грубости.

— Ради бога, простите нас за вчерашнюю встречу, — немедленно начал тот, не дожидаясь неприятного продолжения. — Это было просто недоразумение, не более того. И к тому же…

Жестом руки Палмер не дал ему договорить.

— Ладно, проехали. — И повернулся к девушке. — К Франкфурту все готово?

— Да, само собой разумеется.

— Хорошо. Добер, пожалуйста, побыстрее садитесь и поехали. Чего нам здесь ждать?

— Конечно же, сэр. Я уже здесь.

И «мерседес» тут же устремился вперед.

— Все-таки, мистер Палмер, позвольте вернуться к вчерашнему, — робко, но настойчиво продолжил Фореллен. — Послушайте…

— Скажите, вы что, собираетесь сопровождать нас до самого аэропорта? — бесцеремонно перебил его Палмер. — Зачем?

— Ну, вообще-то мне казалось…

— Казалось, что можно заставить меня всю дорогу выслушивать вашу версию того, что и почему вчера с Кассотором пошло не совсем так? Ни для вас, ни для меня это не самый большой секрет. И, знаете, лично я готов забыть обо всем этом, но только при условии, если вы замолчите и тоже забудете.

— Да, но в этом-то все и дело, — упрямо настаивал Фореллен. — Простите, мистер Палмер, но мне до сих пор не совсем понятно, что именно пошло, как вы выразились, не совсем так, поэтому я искренне надеялся на вашу помощь. Мне же надо знать…

Палмер согласно кивнул.

— Хорошо, Стэнли, считай, что уговорил. Я сделаю даже больше. — Он резко постучал по стеклянной перегородке к водителю. — Остановитесь у следующего перекрестка. — Затем собственными руками открыл заднюю дверь, еще до того, как лимузин остановился. — Adios, Стэнли. Когда я вернусь в Штаты, то непременно доведу до сведения мистера Матера, вашего непосредственного шефа, все, что тут произошло. Естественно, со всеми необходимыми разъяснениями. Надеюсь, они, так или иначе, дойдут и до вас. Обычно так и бывает.

Фореллен бросил на него обиженный взгляд.

— Простите, но должен заметить, что я не привык к подобному обращению.

— Имейте в виду, я тоже, — равнодушно заметил Палмер, помогая ему выйти из «мерседеса». Затем, когда они тронулись, уже совсем другим тоном спросил у Добера: — Как он, черт побери, узнал о нашей поездке и, более того, оказался у нас в машине?

— Он поджидал меня у подъезда моего дома, где-то около восьми утра. Сел в машину. Ну и что я мог сделать? Простите.

— Ну а откуда, интересно, ему могло стать известным, где и, главное, когда надо быть вовремя?

— Боюсь, я проговорился о времени отъезда вчера по телефону.

— Что ж, спасибо. По крайней мере, прямой ответ. — Палмер одобрительно кивнул. — Считайте, вы прощены. В какой-то степени это и моя вина тоже. Мне следовало бы предупредить вас о возможных последствиях нашей встречи. Что, кстати, мне кое о чем напоминает. — Он сунул руку в правый карман своего пиджака, достал миниатюрный магнитофон и передал Доберу. — Вот, при случае верните его кому положено. Вы знаете кому. Кассету я пока придержу у себя. Так сказать, на всякий случай. Ну а там будет видно…

Трехмоторный «Боинг-727», как и положено, вылетел из аэропорта Орли точно по расписанию. Палмер сидел у левого иллюминатора салона первого класса. Элеонора там же, но на противоположной, правой стороне, положив на соседнее сидение свою сумочку, атташе-кейс и фотоаппарат. На всякий случай, чтобы не возникло ненужных подозрений. Не говоря уж о возможной слежке. Кто знает, кто знает…

Он бросил взгляд в иллюминатор, как бы прощаясь с падающим вниз Парижем. Затем самолет на какое-то время выровнялся и снова продолжил подъем через мрачные свинцовые облака. Что ж, может, они не дойдут до Парижа. Он ведь обещал привезти с собой солнце. Наверное, надо было бы быть с Добером чуть потеплее. Похоже, молодой человек вполне заслужил это. Даже не пытался лезть в его личные дела, не интересовался загадочным отсутствием в рабочее время. Особенно в условиях спецкомандировки. А это многого, ох, многого сто́ит!

— Мсье, вам кофе? — донесся до него мелодичный голос стюардессы.

— Nein, danke.

— Sie, Fraeulein?

— Ja, mit Milch, bitte.[38]

Палмер закрыл глаза. Теперь они в маленькой лодочке, качающейся в волнах посреди океана. Чья-то невидимая, но могучая рука тащит их все дальше и дальше. А вокруг брызги, брызги… Затем яркая вспышка молнии, раскаты грома…

— Nach Dachgarten…[39]

Механический голос стюардессы, на трех языках объявившей по интеркому о посадке во Франкфуртском международном аэропорту, разбудил его. Он неохотно открыл глаза. Бросив взгляд влево, заметил, что Элеонора деловито перебирает свои записи, очевидно, восстанавливая для себя ход событий и приводя их в порядок перед предстоящими встречами во Франкфурте. Вот она на несколько минут остановилась, внимательно рассматривая попавшуюся цветную фотографию их двоих, снятую накануне на том самом прогулочном катере. В Париже, на Сене. Там он сначала слегка прищурился. Наверное, в ожидании вспышки, но фотограф почему-то слегка замешкался, поэтому на снимке его глаза выглядели почему-то удивленными. Да и весь вид был каким-то странным. Он нахмурился, протянул руку и, не спрашивая разрешения, взял у нее фотографию.