— Они сказали мне... он сказал мне... что ты умер. Что нет никакой надежды, и остается лишь молиться за твою душу.

Хотя этот наскок и сбил Джеку дыхание, он сумел набрать воздуха и откликнуться:

— Как вы можете видеть и чувствовать, мисс Риардон, я отнюдь не умер.

Руки Луизы пробегали вверх и вниз по его рукам, словно она хотела удостовериться в том, что перед ней не призрак, а человек из плоти и крови. Ее глаза были полны восторженного неверия.

Что касается Джека, то он наслаждался видом этих очей, которые так часто вспоминались ему бессонными ночами. Интересно, что, пытаясь воспроизвести в памяти их изумрудный оттенок, он оказался недалек от действительности, однако не мог и представить себе, что в этом зеленом озере может бушевать такая буря чувств.

В Лондоне и на борту корабля она все время уравновешивала кокетство невозмутимостью, способной довести до бешенства. Луиза всегда отменно владела собой. Джек догадывался: как только схлынет изумление и Луиза осознает, что на нее обращено множество взоров (и прежде всего, взор пожилого джентльмена, стоявшего у входа в палатку), она станет прежней.

Впрочем, это ничуть не помешало ему наклониться и коснуться губами ее губ. Джек был бы не против того, чтобы этот поцелуй продолжался вечно. В конце концов, он немало претерпел, честно заслужил награду и вполне мог послать к черту всех зевак на свете.

Увы, Луиза уже начинала приходить в себя: она отступила назад, смерила его с ног до головы оценивающим взглядом и не без колкости промолвила:

— Что ж это вы, сэр, так огорчаете своих друзей? Право же, это бессердечно.

Джек рассмеялся.

— Я глубоко сожалею, мисс, о том, что невольно стал для кого-то причиной огорчения. Заверяю вас, все это произошло по совершенно не зависящим от меня обстоятельствам.

— Ну что ж, тогда вам следует поправить дело как можно быстрее, — заявила она.

Джек подивился тому, как быстро вспышка страсти сменилась привычной невозмутимостью. О недавнем всплеске эмоций напоминал лишь легкий румянец.

— Не выпьете ли с нами бокал вина, сэр, и не расскажете нам свою историю? — промолвила Луиза, указывая жестом на вход в палатку, где по-прежнему стоял пожилой человек. — Мне кажется, вы еще не знакомы с моим отцом?

Джек слегка склонил голову:

— Капитан Джек Абсолют, сэр, к вашим услугам.

Немолодой человек сдержанно поклонился.

— Полковник Тадеуш Риардон, сэр. К вашим. Я много о вас наслышан и провел немало времени, пытаясь утешить дочь в связи с потерей... друга.

Последнее слово прозвучало лишь с легким нажимом и без малейшего оттенка неуважения.

— Рад видеть, что Господь Христос воскресил вас, как Лазаря. Не присоединитесь ли вы к нам, чтобы выпить мадеры? Кажется, это моя последняя бутылка, и я не могу представить себе более подходящего случая.

Он отступил в сторону и сделал широкий жест, приглашая гостя в палатку.

— Благодарю вас, сэр, но я полагаю, что прежде всего должен явиться с докладом к генералу Бургойну. Вы позволите вернуться попозже?

— Разумеется.

Полковник посмотрел на дочь, которая по-прежнему не сводила глаз с Джека. В ее очах невозмутимость мешалась с восторгом. Риардон улыбнулся:

— Более того, я настаиваю.

— Обещаю, что непременно буду, — заверил его Джек с низким поклоном и, подстроившись под шаг Пеллью, удалился с достоинством, которое было несколько смазано отсутствием одного сапога и сопряженной с этим не слишком величавой походкой.

Все это не имело никакого значения по сравнению со встречей, которую устроила ему Луиза. Во время разлуки у Джека имелись некоторые мысли насчет того, что пятинедельный флирт на борту корабля не оставил глубокого следа в ее сердце. Но эта встреча в лагере мигом развеяла все сомнения. К штабу Бургойна Джек приближался в превосходном настроении.

— Если тебе интересно знать, Джек, она рыдала не переставая — с того момента, как немец рассказал о твоей смерти, и до вашей нынешней встречи, — заметил Пеллью.

Джек встрепенулся.

— Немец? Фон Шлабен?

— Он самый. Сказал, что у форта Стэнвикс тебя укусила гремучая змея и ты умер в страшных мучениях. Дoлжен сказать, мне это показалось странным: чтобы такой знаток леса, как ты, наступил на змею...

Часовой уже распахнул перед ними дверь.

— Он там, Тед? — спросил Джек, но ответа получить не успел.

Изнутри прозвучал знакомый голос:

— Капитан Абсолют. Ну-ну. Я так и думал, что слухи о вашей безвременной кончине сильно преувеличены. Заходите, заходите, сэр, вы, как всегда, появились как нельзя вовремя. Мы нуждаемся в вашей сообразительности и ваших познаниях.

Пеллью сжал его руку и шепнул:

— На бивуаке морской пехоты для тебя всегда найдется местечко.

Генерал Бургойн стоял лицом к двери, опершись о стол. Он был в жилете. Мундир висел позади него на вешалке, расправленный так, что на фалдах отчетливо виднелись три пулевых отверстия. Джек приметил, что кто-то заботливо поместил лампу прямо за вешалкой, из-за чего дырки выделялись, как звезды на вечернем небе. Впрочем, это наверняка сделал сам Бургойн, известный пристрастием к театральным эффектам. Своей композицией он как бы сообщал следующее: «Они понапрасну тратят пули, я неуязвим, а следовательно, непобедим».

Поприветствовав таким образом Джека, Бургойн снова повернулся к столу. Вокруг него собрались члены военного совета. Многих Джек знал. Александр — Сэнди — Линдси, граф Балкаррас, который выглядел еще более тонким и более хрупким, чем обычно, при виде Абсолюта встрепенулся и радостно подался вперед, но сдержал свой порыв и ограничился приветливой улыбкой. Генерал Фрейзер встряхнул головой и заморгал. Барон фон Ридезель и его переводчик ограничились сдержанными, как это характерно для немцев, кивками и продолжили рассматривать что-то на столе, поверх генеральского плеча.

Кое-кого из находившихся в комнате — например, артиллерийского генерала Филлипса — Джек знал плохо; а кое с кем — прежде всего это относилось к командирам лоялистов — не был знаком вовсе. В углу комнаты Джек приметил человека в грязном цивильном платье. Этот явно чувствовал себя не в своей тарелке (возможно, потому, что он, единственный из всех, сидел). Он, кстати, был единственным, кто рассматривал Джека с чем-то похожим на интерес. Остальные восприняли беззаботный тон генерала как намек и удостоили блудного сына лишь беглым взглядом.

Подполковник Томас Карлтон, адъютант Бургойна, в чьих волосах со времени их последней встречи появились серебряные нити, подошел к Джеку с бокалом шерри и словами «Добро пожаловать», после чего сунул бокал ему в руку и подвел новоприбывшего к столу. Джек взглянул вниз. Перед ним лежали листок бумаги, исписанный от руки, странной формы картонные карточки и клочки ткани с отверстиями.