– Но ведь Тимир носится нынче с тобой, как с белым жеребенком, едва пылинки не сдувает, – возразила Олджуна настороженно.

– Да? – растерялся Атын. – А… с чего это?

– Ты, должно быть, лучше меня знаешь.

– А-а! – он хлопнул себя по лбу. – Верно! Как я мог забыть, что отец изменил худое ко мне отношение!

– Что ж ты тогда удрал-то? – с усмешкой спросила она, ловя его скользкий взор, и парень надолго замолк.

* * *

Украдкой оглядев Олджуну в быстро густеющих сумерках, он лишь сейчас заметил угрюмо приспущенные уголки ее рта, истаявшее, точно после болезни, исцарапанное лицо. Не понравился лихорадочный блеск ее глаз, подернутых красными прожилками, да и привычки то и дело облизывать растресканные губы у нее прежде, кажется, не было. Какая-то другая, незнакомая женщина в измятой дохе, испещренной бурыми пятнами, сидела перед ним. Он невесело усмехнулся: словно то была не она сама, а ее невезучий двойник.

Вспомнилась осенняя встреча с отцовской баджей за березовой рощей у Диринга. Именно эту Олджуну, похожую на сумасшедшую бродяжку, Соннук увидел тогда. Женщина плелась, приволакивая ногу, гнусаво напевала себе под нос и жутковато похохатывала. Соннук прятался за кустами совсем рядом. Потом, перебегая от дерева к дереву, расхрабрился и коснулся рукою ее плеча. Она не почувствовала, не обернулась. Шла и шла напролом, как в бреду, не разбирая троп. Валилась, вставала и снова шла…

Проводив женщину до края леса, он помчался назад к роще, уверенный, что где-то там кроется разгадка ее странного поведения. Беспорядочные следы привели к жертвеннику черного шамана. Близко к темному кругу бесснежной земли Соннук заметил блеснувшие насечки батаса, а следом и остальное.

Чуть стертое лицо старейшины, четко очерченные зерна военной кольчуги на груди, пробитой боевым ножом, только прибавили вопросов. Парня поразило высокое мастерство Олджуны в лепке имеющих души.

Соннук свободно разгуливал ночами по Элен. Следил за людьми, подглядывал и подслушивал. Теперь он находил сладость в своем несчастье. Никто, кроме него, не мог бы скользить по долине так осторожно, ловко и незримо. И так долго…

Пронюхав о смерти Силиса, Соннук не удивился и наполнился гордостью. Одному ему, никому не известному, но всех вокруг знающему невидимке, было ведомо имя преступницы! Соннук прыгал и задыхался в веселом злорадстве, ощущая нечто вроде сладкого исполнения мести. Пусть же людишки поломают недогадливые мозги! Пусть трусят и трясутся за дыхание цельных Сюров, которые на поверку обнаруживают плачевную уязвимость!

Во время похоронной кутерьмы повезло разжиться хорошими шкурами, новым охотничьим котелком с наспинным обручем, ведерным туесом, топором, двумя ножами, кой-какой едой и даже рыболовной сетью. Вдоволь всего натаскал к шалашу, выстроенному в густом еловом укроме у Диринга. И коров хозяева тогда плохо охраняли – впрок напитался соком жизни бесценный ущербный Сюр… Жаль, старую одежу сменить не довелось. Похищенные в суматохе доха и торбаза на утреннем свету оказались ветхими.

Да о том ли тужить! Как только удастся раздобыть волшебный камень, все поменяется. Соннук уведет двух-трех коней и уедет на север, а оттуда вернется в Элен побеждать и властвовать…

Он долго не мог подкараулить Атына. А однажды пришла сметливая мысль: брат отдал Сата на хранение Илинэ! Невысокого мнения о девчонке, Соннук не понимал, что особого нашел в ней Атын. Илинэ была красива. Среди носящих платья Соннук не назвал бы ни одной умной красавицы.

Вначале она догадливо засомневалась: Атын, не Атын… Потом выказала себя истинной дурой. Вообразила, будто он, то есть Атын, и сделал глиняную игрушку. Едва не прокусила его запястье и напугала своей прозорливостью. Почудилось, от жгучего взгляда Илинэ кожа сей миг возгорится. Проницательная девчонка чуть не разоблачила Соннука!

Парень признал: не глупа. Позже выяснилось, что она обвела его вокруг пальца, подсунув в обмен на идола кошель с обманкой. Соннуку не хотелось помнить о том, что ему пришлось применить силу, зато живо представлялась насмешка на лице девчонки.

Он еле успел скрыться от багалыка. Тот его увидел, проехался по тропе, но не заметил Соннука под снежным надувом. Потом багалык спрашивал у Илинэ о чем-то недолго, но грозно, идола подобрал. Наверное, она все-таки выдала имя брата, неспроста Хорсун погнал ее к кузнечному выселку, точно предательницу. Соннук смел следы веткой и был таков.

Поделом Атыну! То-то станут пытать-унижать высокомерного! Еще лучше вышло: всем известно о рисовальных умениях братца. Его, а не Олджуну, припрут к стенке за идола…

Ненависть к брату едкой горечью окатила сердце. Соннук на миг закрыл глаза и внезапно понял, что Олджуна тоже ушла из дома. Видимо, багалык потребовал объяснений у Тимира. Боевой батас – с первого взгляда было ясно, – изделие здешних ковалей. Как бы дурно Тимир ни относился к сыну, он отлично знал: Атын неспособен украсть. Кузнец, скорее всего, заподозрил в воровстве баджу. Вот она и улизнула, пока муж кулаками не допытался до страшной правды.

Сердце вновь обдало томительным жаром. Соннук, когда мог, всегда старался помочь обойденной мужней любовью Олджуне, хотя она не ведала о его существовании. Сейчас он не просто сочувствовал несчастной – он ей сострадал. Соннуку ли не знать, как трудно привыкнуть невольному изгнаннику к жизни отшельника!

Женщина не спускала с него печальных, вопрошающих глаз. И у Соннука накопились вопросы, да не сразу отважишься спросить…

Погодив немного, он решился и заговорил. Не о пролетевших только что воспоминаниях. Выложил, как на духу, все о себе, начиная с сознательных дней.

Раньше Соннуку не приходила в голову мысль о малости собственной жизни. Вложенная в речь, жизнь не заняла и полварки мяса. Большинство событий касалось Атына или принадлежало ему. Соннуку не хотелось даже произносить имя брата, но и лгать не хотелось, поэтому о том, что связывало с Атыном, рассказал честно. Впервые довелось глянуть на себя со стороны. Явленное в словах бытие разительно отличалось от дум.

Соннук засомневался: стоило ли откровенничать с Олджуной? Кто она ему? Он не знал ее нрава, души и желаний, хотя жили в одном доме несколько весен. Была замкнута и угрюма, боялась Тимира. Соннук жалел баджу отца, но она его не интересовала, по крайней мере, до этой осени. Пока не нашел идола.

– Близнец! – верила и не верила Олджуна. – Такой же, как Атын!

Она вдруг по-птичьи склонила голову набок, к чему-то прислушиваясь. Углы рта стремительно заходили вверх-вниз, зрачки глаз странно вспыхнули.

Соннук опешил, а через мгновение лишился дара мысли и речи. Воочию узрел, как в выпученные глаза женщины, точно в чаши черный чаговый взвар, проливается смертный ужас. Губы ее скрутил и вывернул беззвучный вопль, лицо превратилось в звериную морду – дьявольская лисья ухмылка проявилась сквозь туго натянувшуюся кожу.

Подрагивая головой и скалясь, Олджуна проговорила хриплым, сорванным голосом: