Ох, и хлопот с заботами от этих шавгунов, да только ничего не поделаешь – силой же не заставишь их работать. Спросите: почему же не заставишь? Пытались, старались, словом и делом, кнутом и пряником. Да проку никакого не было – шавгун, он ведь человек такой, что ни за что работать не будет. А все потому, что привык он не работать. Привычка же, как говорится, вторая натура. И потому-то поделать с ней, с этой привычкой ничего нельзя. И хорошо еще, коли шавгун по характеру смирный да мирный – лежит себе да поесть чего только просит. А то ведь бывает так, что шавгун еще и подраться любит, похулиганить, пошалить. Таких, правда, среди наших шавгунов немного. Но вот порою встречаются такие, в которых все затмила зависть черная и лютая. Шавгун живет бедно – это уж само собой разумеется. Работяга рыбак живет тоже не сказать чтобы богато – перебивается, как говорится, с хлеба на воду. Вот только хлеб и вода достаются ему тяжелым трудом. Шавгуну же достаются просто так. И все равно иному шавгуну кажется, будто рыбак-труженик живет лучше, богаче, роскошнее, чем он, шавгун. Вот тут-то зависть черная и начинается у шавгуна. Глянет такой шавгун на утлую лодку рыболова и позавидует, что у него, шавгуна, такой нет. А кто виноват, что давным-давно свою лодку этот шавгун продал заезжему купцу, который через пару дней перепродал ее втридорога в соседнем селе? Глянет шавгун на хижину рыбака, и покажется хижина рыбака ему, шавгуну, гораздо лучше, просторнее, теплее и богаче, чем его, шавгунова, хижина. Так ли оно на самом деле? Да конечно нет! Рыбаку выручки от проданной перекупщику рыбы едва хватает на жизнь, чем же тут хижину-то украсишь? Ровно такая же она, как и хижина шавгуна-бездельника.

Только все равно шавгуну кажется, что рыбаку во всем лучше живется. Ходит шавгун и завидует рыбаку-труженику. Не думает при этом совершенно о том, как сложна работа рыболова, сколько всего ему за кусок хлеба вынести приходится – таких мыслей у шавгуна нет. А есть только черная зависть, которая, как известно, способна завести ох как далеко. О зависти шавгуновой я и хочу рассказать историю, некогда случившуюся в нашем северном селе. В ветхой хижине неподалеку от незамерзающего моря жил молодой рыбак Николай. И хоть Николай был еще молод, но от самого детства был приучен к труду отцом и матерью, дедом и бабушкой.

Хижина досталась Николаю в наследство от деда. Отец же и мать Николая жили в другой хижине – на противоположном конце села. Ранним утром выходил Николай из своей ветхой хижины, взваливал на плечо сеть и спускался по крутому каменистому обрыву к то шумному, то тихому, то светлому, то темному, то мутному, то прозрачному морю. Там, на поросшем морским мхом берегу, стояла утлая лодчонка Николая – тоже, как и хижина, доставшаяся ему в наследство от деда. Лодка была старая, и потому Николаю часто приходилось ее чинить. Но не роптал Николай на это, потому что знал: новой лодки у него не будет еще долго (хотя, признаться, деньги на новую лодку Николай откладывал, по копеечке в неделю – а все же откладывал). Каждое утро садился Николай в дедовскую лодку, клал на дно сеть и отправлялся в открытое море. Знал Николай рыбные места, туда и правил лодку свою утлую, забрасывал сеть, спустя некоторое время вытаскивал – то с рыбой, а то только с тиною морскою и с осколками ракушек. Да, всякое бывало на пока еще небольшом веку Николая. Радовался он, когда улов был большим, печалился, когда улова не было, но все же носа не вешал, а верил в то, что если нынче улова нет, то завтра непременно будет – так учил его дед. Николай любил рыбачить, любил никогда не замерзающее море, любил каменистый обрыв, по которому утром спускался к воде, а вечером поднимался, любил берег, поросший морским мхом, любил утлую лодочку свою, любил свою хижину, любил родителей, помнил деда с бабушкой, умерших несколько лет тому назад, любил соседей своих, любил скудную природу Севера… Короче говоря, любил жизнь, радовался каждому дню, благословлял свое существование, то есть при всем том, что был беден, все-таки был счастлив.

И была у Николая невеста – добрая и красивая Нина. Вот только жениться Николай пока не мог: думал, что сначала купит новую лодку и только потом сделает Нине предложение. А по соседству с Николаем, что называется забор в забор, жил самый что ни на есть настоящий шавгун по имени Ермолай. Лет Ермолаю было столько же, сколько и Николаю, вот только никогда ничего этот самый Ермолай не делал. Чем жил? Да тем же, чем живут все прочие шавгуны, – жил тем, что давали ему простые труженики. Народ у нас на Севере ведь добрый и жалостливый – просит шавгун копеечку, так дадут непременно, даже если копеечка эта последняя, а другая появится еще не скоро; просит хлебушка шавгун или рыбки – тоже дадут не задумываясь. Иной шавгун поблагодарит хотя бы – бывают у нас такие шавгуны, которым стыдно вот так вот жить, а иной даже спасибо не скажет: возьмет копеечку или хлеба кусочек, развернется и пойдет к себе в хижину дальше лежать возле очага. Ермолай был как раз из таких – никогда за подаяние не благодарил, совестью не мучался, жил себе и жил. Больше того, завидовал Ермолай чуть не всем в селе: и рыбакам-труженикам, и женам их, и детям малым, и старикам древним… Да даже таким же шавгунам, как и сам он, завидовал.

Все казалось Ермолаю, что вокруг люди живут лучше, чем он. А самую большую зависть испытывал шавгун Ермолай к рыбаку Николаю. Идет ли утром Николай к своей лодке, вечером ли возвращается с моря в хижину – Ермолай затаится за деревом и смотрит злыми глазами. Чинит ли сеть Николай, рыбу ли вялит, выловленную намедни, – за всем этим наблюдает Ермолай из укрытия и сердится на то, что любая работа у сверстника его Николая спорится. Вот кажется, что тому же Ермолаю мешает перестать быть шавгуном, найти себе лодку старую, каковых много по берегу моря брошено, починить ее да и ловить рыбу, как всякий труженик в нашем селе. Однако же нет – даже мыслей таких не приходило в голову шавгуну Ермолаю. Да и верно ведь: проще бродить по селу и завидовать всем встречным и поперечным, нежели начать работать; проще быть шавгуном, чем тружеником. Так что же тогда завидовать, раз сам не хочешь трудиться? Ответа на этот вопрос, пожалуй, не найти. А только завидовал шавгун Ермолай рыбаку Николаю – и все тут. И однажды зависть завела шавгуна Ермолая очень далеко.

Лето было в самом разгаре. Стояли как раз те денечки, когда в море можно было наловить больше всего рыбы. И рыбак Николай этим пользовался – ранним утром уходил в море и возвращался только поздним вечером. Летом в наших краях не бывает темноты, а потому трудолюбивые люди могут работать чуть ли не круглые сутки напролет. Николай же был как раз очень трудолюбив, а вот зависть шавгуна Ермолая делалась в такие дни еще более сильной – казалось, Ермолай был готов на все, чтобы только сделать рыбаку Николаю хуже. И вот как-то раз, когда только лодка Николая отчалила от берега и направилась в открытое море, шавгун Ермолай подошел к ветхой хижине, что досталась Николаю от деда его, осмотрелся, чтобы никто его, Ермолая, не видел, да и поджег жилище несчастного рыбака Николая. Огонь моментально охватил всю хижину.

Увидал Николай из лодки своей, как валит дым, стал править к берегу. Однако пока причалил, пока добежал по каменистому склону до хижины своей, та выгорела уже дотла. Народ, заметив огонь, сразу сбежался, стал тушить, но проку от этого не было – сгорело жилище рыбака Николая. Догадались наши селяне, чьих рук это дело, пошли к шавгуну Ермолаю. Тот пытался отнекиваться, говорил, что, дескать, спал и ничего не видел, да только народ у нас умеет добиваться правды, коли таковая где-то есть. Вот и сейчас старик Кузьма так все расписал перед шавгуном Ермолаем, что вынудил того признаться во всем. Покаялся ли Ермолай в содеянном? Да ничуть! Совести-то у этого шавгуна давным-давно не было, а может, и никогда не было, то есть от самого рождения шавгун Ермолай напрочь был лишен того, что называют совестью.