Проверили дверь – она была заперта.

– Положение! – с досадой сказал Гуров. – Хоть через дымоход лезь. Ничего не остается, Стас, как только ждать, пока они сами выйдут. Хоть на физиономию дружка давыдовского посмотрим, и то дело.

Оказалось, что слова Гурова были почти пророческими. Неожиданно послышался шум открываемой двери, и на крыльцо вышел человек. Оперативники едва успели спрятаться за угол дома. Гуров осторожно выглянул и стал наблюдать.

Человек некоторое время постоял, осматриваясь, потом сошел по ступенькам и уверенно пошел куда-то к забору. И по фигуре, и по манере двигаться он нисколько не был похож на Давыдова. "Если это хозяин дома, то мы получаем на руки хороший козырь, – подумал Гуров. – Уже завтра можно будет выяснить, что это за птица и как высоко она летает".

Между тем неизвестный сделал нечто странное – он приволок от забора большую деревянную лестницу и приставил ее к борту грузовика. Затем поднялся на цистерну и принялся возиться с крышкой люка.

"Черт знает что! – недоумевал Гуров. – Что ему там понадобилось? Не представляю, какая гадость может находиться в такой емкости, но в любом случае гадость эта необыкновенная. Даже если ее слили, я бы совать нос в эту цистерну не стал ни за какие коврижки".

Незнакомец же нос в цистерну сунул и тут же с отвращением сплюнул – значит, предположения Гурова о гадости содержимого были совсем недалеки от истины. Однако странного человека это не остановило. Он спустился по лестнице и, еще раз хорошенько осмотревшись по сторонам, вернулся в дом. Наружную дверь он оставил открытой.

– У меня такое впечатление, – шепнул Гуров Крячко, – что он собирается чем-то заполнять свою цистерну.

Крячко не успел ничего ответить – в этот момент в доме погас свет. Это было совсем неожиданно. Что все это означает, Гуров не понимал, но догадывался, что сейчас должно начаться самое важное. Крячко испытывал похожие чувства.

В доме послышался шум. Он усиливался. Из раскрытой двери донесся тяжелый натужный топот и ругательства, произносимые хриплым шепотом. Видимость теперь была плохая, но Гуров все-таки сумел смутно различить две скорченные фигуры, которые сносили с крыльца что-то тяжелое. Он напряжено следил за их перемещением и вскоре убедился, что парочка тащит свою ношу к грузовику.

– Лева! – еле слышно шепнул ему в ухо Крячко. – Что происходит? Погрузочные работы в полной темноте? И почему они заполняют цистерну не жидкими грузами, а явно твердыми? Тут что-то не то.

"В темноте – потому что не хотят, чтобы видели, – мысленно просчитал Гуров. – А груз… Именно груз и является главной тайной".

– Лева, может, надо их брать? – опять шепнул Крячко. – Как бы не было поздно.

– Подождем еще чуточку, – ответил ему Гуров. – Попробуем понять, что это.

"Грузчики" возились уже около приставной лестницы. Тяжело дыша, они сумели затащить свою ношу наверх и, не заботясь больше об осторожности, сбросили ее в люк. Послышался глухой маслянистый плеск. Мужчины спрыгнули вниз и почти бегом устремились к дому. Ни один из них не произнес ни слова.

Гуров схватил Крячко за руку.

– Я понял, – сказал он севшим голосом. – Они прячут трупы. Пошли сейчас за следующим.

– Точно, – кивнул Крячко и полез за пазуху за пистолетом. – Пора брать.

Они бесшумно выскочили из-за угла и бросились к двери. Вдруг Гуров остановился.

– Будь здесь, – распорядился он. – Как только я свистну – разбей окно. Мне нужно, чтобы ты отвлек их внимание, когда я войду в дом.

Крячко кивнул. Гуров взбежал по ступенькам и вошел в прихожую. Дальше все двери тоже были настежь. Из глубины дома пахнуло характерным запахом тлена. "Братская могила! – с ужасом подумал Гуров. – К сожалению, мы не ошиблись". По спине у него невольно побежали мурашки.

Он осторожно пошел вперед и замер, когда услышал шум шагов и невнятное бормотание двух людей.

– Что ты спотыкаешься? – шипел незнакомый голос. – В этой вообще никакого весу! И не вздумай здесь блевать – убирать за тобой некогда!

– Ладно, не ори! – мрачно ответил голос Давыдова.

Шаги приближались. Гуров свистнул, и на мгновение наступила пронзительная тишина. А вслед за этим начался настоящий бедлам.

С треском разлетелось окно, и Крячко заорал "Всем стоять! Милиция! Оружие на пол!", в доме с грохотом упало что-то тяжелое, и тут же один за другим застучали пистолетные выстрелы – бах! бах! бах! бах! – кто-то сознательно и хладнокровно расстреливал обойму, надеясь, что какая-то из пуль найдет в темноте свою цель.

Гуров позволить себе этого не мог, а поэтому, дождавшись, когда у стрелявшего кончится обойма, в этот краткий миг тишины метнулся через порог и, упав на пол, откатился подальше от двери. Он держал в вытянутой руке пистолет и гадал, где в этом чертовом доме находится ближайший выключатель.

В противоположном углу брякнула об пол пустая обойма, и Гуров, ориентируясь на этот звук, выстрелил – не на поражение, а скорее в потолок, чтобы просто обозначить серьезность своих намерений. После выстрела он сразу сменил позицию, но едва не поплатился, потому что невидимый стрелок с удивительной последовательностью впечатал четыре пули подряд в тот сектор, где мог находиться Гуров. Последняя пуля вздыбила паркет совсем рядом с головой Гурова, и он мысленно похвалил своего противника за удивительную смышленость. "А ведь профессионал, – подумал он. – Пожалуй, тот самый, которого мы ищем". Но дольше размышлять было некогда, потому что из коридора, натыкаясь на какую-то мебель, ворвался Крячко и заорал дурным голосом: "Всех положу, падлы! Шакалы паршивые, мать вашу!" Он тоже шарахнул в потолок из пистолета.

Но в ответ не прозвучало больше ни одного выстрела. Гуров услышал, как в глубине комнаты хлопнула дверь, и понял, что стрелок ушел в другое помещение.

– Я здесь! – окликнул он Крячко, вскакивая на ноги. – Все в порядке. Включи свет!

Крячко понял все с полуслова и вскоре щелкнул выключателем. Вспыхнула люстра под потолком и залила ярким светом большую комнату, вид которой мог бы вызвать у случайного человека содрогание. Посреди комнаты лежал труп молодой женщины, а рядом с ним – тело мужчины, в котором Гуров без труда опознал Давыдова. Он бросился к нему и, обхватив за плечи, повернул к себе лицом.

Лицо Давыдова, бледное и незнакомое, кривилось от боли и предчувствия близкой смерти. На бледно-голубой рубашке темнели два багровых пятна – кровь все еще сочилась и жадно впитывалась в тонкую ткань. Давыдов с трудом дышал, распахивая рот, как рыба, выхваченная из воды. Но потом его глаза вдруг прояснились, и он в упор посмотрел на Гурова.

– Все в порядке, – сказал тот. – Сейчас мы вызовем «Скорую», и вам помогут.

– Уже нет, – пробормотал Давыдов. – Он прав был. Все мы на самом деле не хотим жить. И я не хочу. Не надо "Скорую".