отчего она такая рассеянная была! Резко прервал:

— Ты что, сошла с ума? Какая Финляндия?

Здесь же твоя родина…

— Это родина, которая меня убивает! Убивает наших детей! — закричала Марина, всхлипывая и перестав сдерживаться. — Она нас убивает! Разве ты этого не видишь? Залил свои глаза водкой и не видишь! А мне что делать? Что? Тоже с тобой пить? Давай — наливай! А кто же ребят будет поднимать?

На крик из спальни выскочил Илья. Растерянно посмотрел на родителей. Прижался к матери — он был уже с неё ростом. Обнял за плечи. Молча глядел на отца.

Антон погладил его по голове. Мягкие волосы, слегка влажные. Теплота ударила в ладонь. Заволновался:

— У тебя температура? Заболел? — и, обращаясь к жене, спокойно попросил: — Поставь ему градусник. Может, простудился, в машине просквозило.

Марина мгновенно успокоилась, вытерла глаза, засуетилась: сняла руку сына, поцеловала его в нос. Затем взяла его голову двумя руками, прижала лоб к своим губам. Встревожилась. Поспешила в комнату искать градусник…

Неожиданно в дверь позвонили. Антон открыл. На пороге стояла его мать. В руках коробочка с тортом:

— А я вот мимо проходила, дай, думаю, зайду, навещу. Сегодня же выходной! — она с удивлением оглядывала квартиру: разбросанные вещи, мусор на полу. Настороженно продолжила: — Уборкой занялись?.. Вот деткам тортик купила…

Подошла Марина, поздороваться не успела.

— Им не тортик надо, а ремень покрепче, а лучше вожжи! — с угрозой произнёс Антон. Не сдержался, глядя в упор на мать: — Бить их надо наверно… как ты меня лупила! Может, тогда вырастут нормальными детьми…

— Я… тебя… лу-пи-ла? — с неподдельным удивлёнием произнесла мать. С таким искренним возмущением в голосе, что Антон обомлел, уставился на неё в упор. Он ожидал любой реакции, но только не такой. Увидел, как зеленые глаза матери полные недоумения и душевности, неожиданно наполнились слезами обиды и внутренней горечи, скулы пустились в пляс, руки задрожали, — С чего ты взял? Откуда ты это выдумал? Я пальцем тебя никогда не трогала! Говоришь такое при внуках!

Разве можно так шутить…

Она наклонилась и поставила коробочку на кресло в прихожей. Развернулась и, толкнув дверь, вышла из квартиры.

— Ну вот, что ты наделал? — укоризненно произнесла Марина. — Она и так нечасто нас видит. Теперь совсем забудет адрес.

Антону стало не по себе, он молчал поражённый, точно оболгал собственную мать при всех.

Неужели она всё забыла? Живёт в спокойствии и благополучии. Как приличная бабушка. Не мучает совесть. Её воспитательные меры начисто стёрлись из старческой памяти. И все предыдущие годы, когда он с ужасом продолжал вспоминать её нравоучения, она верила, что воспитывала его в ласке и заботе! А может быть, это он всё придумал? Нещадные подзатыльники и ремень, безжалостно стегающий по спине, оставляющий на теле кровавые подтёки. Может ему это всё приснилось: портрет Гагарина, и звук хлопающей двери?..

Антон в растерянности посмотрел вокруг… Господи, что же это такое? Может, мир перевернулся?..

Олега отпустили поздно вечером. Когда Марина уже успела навести в квартире порядок и все готовились ко сну.

На звонок дверь открыл Заботкин. Старший сын был хмур и сосредоточен. Недовольно кинул:

— Привет!

Антон, молча, пропустил его в прихожую, смотрел, как тот снимает обувь и куртку. Думал — с чего начать? Как сказать? Хотелось, чтобы заскоблило по душе сына, пронзило до самого сердца, унизило. Наконец решил:

— Когда диван нам купишь?

— Какой диван? — не понял Олег, углублённый в свои мысли. Очнулся: — Ах, это! Серёга купит. У него денег много — брат в авторитете.

— Вам что, проституток мало? — Антон начал заводиться, желание о душевном разговоре пропало. — Да ещё к нам в дом тащишь!

— Да они просто поссорились. Это же Диана, подруга Сергея. Они уже полгода живут. Стала просить у него мотоцикл покататься, а он зажал. Вот и придумала, идиотка. Напилась, заявила, что Серега её изнасиловал. А отец — полковник только рад, чтобы их поссорить!..

Антону стало нестерпимо противно, гадко. Он вспомнил своих коллег в отделах милиции, уставших от чужого горя, заваленных документацией, замученных приказами, усилениями. Многие чуть постарше сына. Закипела ярость до шума в ушах, прорвалась наружу:

— Ну и при-дур-ки же вы все! Козлы! Такие же бездельники, как и ты. Надо было и тебя в камеру, чтобы подумал! Попарился бы на шконке, баланду похлебал месячишко — может, умнее стал!

— Ну, что ты на него кричишь? — встряла Марина, вышла из комнаты. — Видишь, мальчик ни при чём!

— Это потому, что у него мотоцикла нет! Там тоже шалава бы нарисовалась! Что за поколение тупоголовых. Не знают, чем заняться, не видят, что вокруг творится! Лоботрясы, родителей бы пожалели! Те из последних сил выбиваются, чтобы вас, дебилов двухметровых, прокормить. А вы ходите по краю!..

— А ты по краю не ходишь? — неожиданно взвился Олег. Глаза засверкали злобой. Ко мне подъезжал тот, что с РУОПа. Подписку заставил написать о сотрудничестве. Сказал по секрету, что ты по области деньги у барыг вымогаешь. Угрожал если не буду ему стучать, привяжет к изнасилованию, сделает групповуху! Пришлось пообещать!

Антон обомлел, заикал:

— Как… как… к… какую подписку?!

— Откуда я знаю, какую? Под диктовку писал! — в глазах сверкнули слёзы обиды. — Ты, наверно, тоже так работаешь? Унижаешь людей, доводишь до истерики! Угрожаешь, измываешься? Гнобите честных граждан! Заставляете стучать друг на друга! Показатели свои делаете!.. Только мы об этом не знаем, не видим… не слышим…

Антон не знал, что ответить. Чувствовал себя утонувшим в этом потоке обвинений, часть из которых действительно была правдой. Но причём здесь вымогательство? Видимо, РУОП знал, что он помогает бизнесменам открывать по области охраняемые автостоянки, чтобы водителей не грабили ночью.

Пишет ходатайства в администрации, сторожей инструктирует. За что имеет свой процент с прибыли.

Но ведь это не преступление! А чтобы как-то выжить! Для детей, для