— Какой? — хладнокровно спросил Ларин, будто лекцию конспектировал. Нож положил в карман.

— Мизинец. А потом скажи, что следующим будет большой палец. После такого он выложит тебе все, даже то, что он любит носить женское белье.

Бриллианты взяли без проблем. Нож в дело пускать не пришлось. Пистолет тоже. И слава богу, потому что, как потом оказалось, он мог выстрелить только один раз, со второго разрывало ствол. Своего инструктора-напарника по этому делу Ларин больше никогда не встречал. Это было не просто ограбление ради денег.

Это было ограбление ради оружия. Кроме того, своей долей Ларин оплачивал будущее обучение.

Следующие полгода Ларин провел в Турции. Инструкторы разговаривали с ним по-английски. Он овладевал разными видами стрелкового оружия, учился водить летающий и плавающий транспорт. Для чего это все ему может пригодиться, оставалось только гадать, но Ларину нравилось. Его учили маскироваться в маленьком поселке и находить будущую жертву в большом городе, уходить от погони и преследовать, брать заложников и оставаться в живых, став заложником, он учился спать по два часа в сутки и есть через день. Он мог превратить в смертельное оружие любой подручный материал. Из него сделали амфибию.

Он изменился, стал неразговорчив. Болтать всегда плохо. Еще хуже рассказывать то, что действительно с тобой происходило, даже самые невинные вещи. Лучше больше улыбаться — молча.

Через шесть с половиной месяцев (две недели он отдыхал на Кипре, прислушивался к соотечественникам, от которых отвык, но в контакт ни с кем не вступал, даже проституток брал только средиземноморских) его вернули в Россию, и он получил первый контракт.

Первое убийство было вполне рядовым. Он приехал в Москву, поселился в гостинице, прожил там три дня и застрелил через глазок какого-то мужика. Правда, добраться до квартиры оказалось не так-то просто. Дом охранялся. Пришлось пробраться через канализационную шахту и кое-что испортить. Из нужной Ларину квартиры вызвали сантехника. Сантехника он убивать не стал. Оглушил, ввел долгоиграющее снотворное и спеленал скотчем. В дом прошел без помех. В ответ на вопрос: «Кто там?» — приставил ствол с глушителем к дверному глазку и нажал на спуск. Риск, конечно, был, далеко не все ранения в голову оказываются смертельными. Но, как написали на следующий день газеты, пуля выбила глаз и прошла через мозг, вылетела через затылок и застряла (вот ирония судьбы) в портрете хозяина квартиры, висевшем на стене в прихожей. Ну еще бы! До того как приступить к работе, Ларин проверил пистолет, простреливая толстую пачку журналов.

Он переехал из гостиницы на съемную квартиру и затаился.

Из криминальных новостей Ларин узнал, что отправил на тот свет депутата Государственной думы, известного политика, который лоббировал решение какой-то алкогольной проблемы. Не то ратовал за сухой закон, не то предлагал в обязательном порядке наливать старшеклассникам — Ларин так и не понял. К политике он был равнодушен. К алкоголю почти тоже. Вот кальян — это совсем другое дело. Он заботился о своем здоровье. А кальян — это был самый безопасный способ курения табака. Хотя вообще-то в кальяне курится скорее не сам табак, а его соки. Табак, который использовал Ларин, был мокрый и липкий, похожий на варенье, после курения он не сгорал, а только усыхал, не превращаясь в пепел. Ларин хорошо знал, что курение кальяна часто доставляет удовольствие не только курильщику, но и находящимся рядом, даже некурящим барышням нравилось! Но он все равно старался исполнять этот ритуал в одиночестве. Целыми днями он лежал на боку и посасывал мундштук. Выделявшийся обильный дым был влажным и не пересушивал горло, а кроме того, быстро растворялся в воздухе. Оставался незабываемый тягучий сладкий аромат.

Убийство удаляет от жизни, думал Ларин. Но убийство оправдано, когда ты убиваешь врага. Поэтому надо сделать так, чтобы жертва стала твоим врагом. Любое преступление оправдано, если ты делаешь жертву своим врагом…

Выполнив первый настоящий контракт, он словно пересек некую невидимую линию и оказался в новом мире. Мире, населенном сильными, нерассуждающи-ми людьми, которые не задаются лишними гамлетовскими вопросами, не мучаются дурацкими моральными императивами и испытывают справедливую ксенофобию по отношению к остальному человеческому стаду — тупым трусливым обывателям.

Сила, упоение победой, ужас врагов — вот единственное, что имеет значение.

Потом его забрали из города и наступило время гастролей.

Поначалу он переживал почти оргазмическое удовольствие от убийства. Кровь, крики, грохот выстрелов, потрясающий запах пороховой гари и свежего мяса, эйфория, восторг, пароксизм наслаждения! Он кочевал из Приднестровья на Балканы, оттуда — в Чечню, воевал за кого придется — так полагалось думать (на самом деле он выполнял задания, и его курировали, он это понимал и чувствовал), — был дважды ранен, тяжело и не очень, но снова рвался в дело…

Так прошло немало времени, пока не наступил момент пресыщения. Тупо палить из автомата или даже точечно из «беретты» стало неинтересно. Теперь он искал эстетики, красоты!

В таком вот состоянии эстетического поиска застало его знакомство со Свенсоном. По-русски Свенсон говорил свободно и, хотя обладал роскошной соломенной шевелюрой, едва ли был скандинавом — так, по крайней мере, казалось Ларину. Других его имен Ларин не знал.

Свенсон предложил пройти обучение в центре «Кавказ» и стать подрывником. Подрывником-виртуозом. Чтобы не просто делать большие бомбы, а создавать эксклюзивные, единственные в своем роде произведения смертоносного искусства. Не просто знать характеристики взрывчатых веществ (ВВ) и средств взрывания (СВ), а владеть любыми огневыми и электрическими способами взрывания, уметь самостоятельно готовить заряды и рассчитывать их для подрыва грунта, дерева, кирпича, камня, бетона, железобетона, металла. Всего на свете.

Ларин легко овладел мастерством подрывника. Набивал руку на изготовлении взрывчатки из подручных средств, минировал дороги, подрывал блокпосты, начинял гексогеном машины, которые взрывались потом на рынках и автобусных остановках. Он предлагал свою схему минирования школы в Беслане, и, если бы его послушали, никого бы в живых не осталось: ни в школе, ни в радиусе ста пятидесяти метров…

Бомбы — как дети, каждая со своим характером и судьбой. Он помнил их все. Одними гордился больше, другими меньше. Самый любимый взрыв был в 2002-м, под Хасавьюртом: взвод солдат на грузовике, щелчок тумблера, и — как в лучшем китайском фейерверке — разноцветные звезды и сферы из осколков, обломков и тел! Божественная симметрия разлета! И мелкая красная морось на несколько секунд зависает в воздухе…

Последнее дело было самым заковыристым. Пришлось работать за границей и изображать богатого гомосексуалиста, и все ради того, чтобы засунуть бомбу в каблук богатому извращенцу. А уж с какой целью его отправляли к Аллаху, Ларин понятия не имел. Работа есть работа.

На сей раз после молитвы усталость не уходила.

Ляг на спину, сказал себе Ларин. Соедини ноги. Выровняй тело, чтобы позвоночник был совершенно прямым. Вытяни руки и ноги. Руки немного отведи от корпуса и разверни ладонями вверх. Ступни и ноги свободно разверни наружу. Расслабь все мышцы. Закрой глаза. Дыши медленно и спокойно. Почувствуй, как тело всей тяжестью давит на пол. Оставайся в этой позе несколько минут. Затем согни ноги, подтяни колени к груди и повернись на бок. После этого можно подниматься. Это йоговское упражнение называлось Поза трупа, оно ему нравилось.