Сван, Нобл, Бэнвилл и Блэйд сбились в кучку на диване, боясь хоть на минуту забыть о Тое – вдруг, если перестать о нем думать, он умрет? – и не смея шевельнуться, чтобы ничего не разбить. Дави, которую они по-прежнему недолюбливали, твердила: не трогайте то, не трогайте это.

Но им и не хотелось ничего трогать. Каждые пять минут они просили тетю Милли позвонить в больницу, узнать, как там дядя Той, но тетя Милли отвечала: во-первых, если надоедать врачам. Тою лучше не станет, а во-вторых, дядя Сид и так позвонит, как только появятся новости.

Она усадила детей вокруг обеденного стола, а на стол водрузила доску наподобие классной, обтянутую войлоком. (Еще одна у нее была в церкви, а эта хранилась дома, для Солнечных Лучиков, которые собирались у нее порой.) Чтобы не думать о грустном, послушайте-ка историю в картинках, проворковала тетя Милли. Сван с братьями наслушались историй в картинках в воскресной школе – подумаешь, одной больше, одной меньше, – зато у Блэйда такого опыта не было, и он не прочь был послушать.

Тетя Милли принесла целый сонм библейских персонажей и декорации (пальму, шатер, кусочек пустыни, овец, верблюдов) – все из картона с войлочной подложкой. Дала фигурки Дави, чтобы та, когда нужно, вешала их на доску (приставали они мгновенно и не отваливались), пока сама рассказывала историю Давида и Голиафа. Когда тетя Милли добралась до того места, когда великан Голиаф наступал на людей и давил в лепешку, Блэйд прищурился, сжал кулаки.

– Вот сукин сын! – процедил он.

– Да, да, – кивнула тетя Милли, – за грехи приходит расплата, и Голиаф заплатил дорого.

К середине дня тетя Милли (слегка подустав быть такой милой) предложила вздремнуть – было бы чудесно. План встретил решительный отпор, и она, оставив на кофейном столике стопку детских книг, исчезла в спальне вместе с Дави.

Чуть позже позвонил дядя Сид и сообщил, что Той будет жить. Трубку взяла Сван и передала новость мальчикам. Все трое завизжали от радости, но беззвучно – пусть тетя Милли и Дави спят, так лучше. «Не фокусничать» становилось все тяжелей и тяжелей, и они махнули на все рукой. Бэнвилл и Нобл затеяли борьбу прямо на тети-Миллином паркете с миленьким узорчиком, а Блэйд без конца тыкал Сван под ребра и убегал. После четвертого-пятого раза Сван пустилась в погоню и прижала его к стенке возле столика, уставленного посудой из цветного стекла.

– Что на тебя нашло? – спросила она строго.

– Ничего, – взвизгнул Блэйд, давясь от смеха.

И поцеловал Сван в губы.

К Тою пустили одного посетителя. Честь эта выпала Бернис как жене. Той был подключен к нескольким приборам, каждое слово давалось ему с огромным трудом.

– Видно, придется тебе меня и дальше терпеть, – выдохнул он с натугой.

Бернис коснулась его руки, поцеловала в лоб и улыбнулась нежнейшей улыбкой.

– Слава Богу, что ты жив, – соврала она.

Никто не просил Уиллади брать на себя «Мозес – Открыт всегда», это подразумевалось само собой. Больше работать в баре некому, а семье надо на что-то жить. Когда Сэмюэль понял, к чему все идет, ему показалось, будто Бог задумал стереть его в пыль.

– Ты не обязана, Уиллади, – сказал он наутро после несчастного случая. – Бог всегда давал нам средства к жизни.

Уиллади носилась по дому – стирала, убирала, надеясь все успеть и отдохнуть до того, как дети вернутся из школы. Прошлой ночью она почти не сомкнула глаз, а сегодня и вовсе поспать не удастся.

– Что ж, скажи мне, когда Он снова начнет помогать, – ответила Уиллади. Ее тоже будто размалывали в порошок.

Сэмюэль не спорил. Когда они венчались, на вопрос пастора, согласна ли она любить, почитать и слушаться мужа, Уиллади ответила по-мозесовски: «Любить – да, почитать – да, а слушаться – посмотрим» – и ухмыльнулась.

Мозесы покатились со смеху. Лейки поморщились, а Сэм Лейк взял Уиллади в жены на ее условиях. До сих пор на этих условиях им жилось прекрасно.

В тот день по дороге на работу Сэмюэль попросил Господа дать ему знак, как жить дальше.

Молитву он произнес на въезде в Магнолию и в первом же квартале увидел колонну машин. Скрипучие, заляпанные грязью грузовики, суровые обветренные водители, на бортах немыслимые рисунки: укротители со львами, гимнасты на трапециях, цветные шатры. Цирк приехал.

Вот он, знак. Сэмюэль, конечно, ни на минуту не подумал, что Господь велит податься в бродячие циркачи, но в ушах вдруг зазвенело: «Была не была!» Приехав в компанию «Вечная память», Сэмюэль вручил мистеру Линдейлу Страуду папку с кольцами и предложил уговор:

– Если вы позволите мне звонить с работы по межгороду, звонки можно оплачивать из моей прибыли.

Не прошло и четверти часа, как Сэмюэль нашел в Шривпорте компанию, готовую дать напрокат тент, складные стулья, микрофоны и динамики, а оплату отсрочить до тех пор, как он начнет получать пожертвования.

Тент он мог бы раскинуть где угодно, но лучшего места, чем участок Ледбеттеров, и придумать нельзя. Для начала, там можно поставить тент бесплатно. Ирма Ледбеттер хоть и живет в городе, но знает, как тяжело сейчас ее бывшим соседям. Она скорее умерла бы, чем взяла у Сэмюэля деньги за пользование землей. Тем более Сэмюэль вызвался привести в порядок ее участок – а там и покупатель найдется.

Место это хорошо еще и тем, что оно у всех на виду. Каждый вечер через него тянется вереница заблудших душ в бар и обратно, и они не смогут пройти мимо плаката Сэмюэля: «Изберите себе ныне, кому служить».

– Богослужения, – повторила Уиллади, когда Сэмюэль поделился новостью.

– Под открытым небом, – уточнил он.

– Через дорогу.

– Через дорогу от нас.

– Очень рада, – сказала Уиллади от всей души. Она давно не видела Сэмюэля таким счастливым.

Уиллади удивилась, когда Сэмюэль пришел домой раньше обычного, и еще больше – когда он признался, что бросил работу. А тут еще и богослужения под открытым небом – три сюрприза за пять минут, и всем она рада. Наконец Сэмюэль займется делом, в которое верит по-настоящему, – может быть, это исцелит его душу.

– На сколько человек ты рассчитываешь? – спросила Уиллади. Она сидела в кухне за столом и складывала в стопку выглаженное белье, а Сэмюэль наливал себе чаю со льдом.

– Как получится. Чем больше, тем лучше.

– Может, я смогу оставлять на время посетителей, а сама приходить послушать твои проповеди.

– Хорошо бы не оставлять, а приводить их с собой.

Уиллади прильнула сзади щекой к его плечу, поцеловала сквозь рубашку.

И сказала:

– Знай, я в тебя верю.

– И я в тебя, – отозвался Сэмюэль.

– Пусть даже я сейчас служу дьяволу?