Заметив, как болезненно Таггарт поморщился, упомянув название места своего рождения, Мойра зябко поежилась и потерла плечи ладонями. Продолжать молча слушать его она была уже не в силах, а потому промолвила:

– Я, наверное, не смогла бы надолго покинуть свой дом. Не говоря уже о том, чтобы расстаться с ним навеки.

– Что ж, каждому свое, – заметил он абсолютно спокойно. – Мы росли в разных условиях, а потому и отношение к жизни у нас разное.

– Это правда, и разница между нами заключается в том, что мне привили безусловную любовь к родному дому. И хотя порой я и ропщу на тяготы своих обязанностей, у меня никогда не возникает желания покинуть имение. Да и причин для этого в общем-то нет.

Говоря все это, Мойра не сводила глаз с лица Таггарта.

Рот его был плотно сжат, на виске пульсировала синяя жилка. Сообразив, что пора пролить бальзам на его израненную болезненными воспоминаниями душу, она слегка изменила направление разговора и бодро сказала:

– Наверное, вы были рады вновь увидеть друг друга после долгой разлуки. Ведь встречаться вам, как я догадываюсь, доводилось нечасто? – Мойра тепло улыбнулась, как бы подчеркивая свою доброжелательность.

Глаза Таггарта заметно оживились, когда он заговорил о своих братьях, что подтверждало его слова о прочных невидимых узах, связывавших всех четверых даже в годы разлуки.

– Мы не встречались под одной крышей очень долго. И конечно же, предались воспоминаниям о детстве, едва усевшись за круглый стол. Но это были приятные воспоминания, не связанные с отцом. О нем мы, не сговариваясь, помалкивали.

– Эта встреча, как я догадываюсь, всех вас взбодрила и сплотила, – задушевно промолвила Мойра.

– А ты весьма проницательна, – сказал он. – И умеешь слушать. – Он лучисто улыбнулся. – В связи с этим я бы хотел вернуться к письмам, оставшимся мне от отца...

Мойра насторожилась, но не подала виду и сказала:

– Любопытно, чем же они тебя заинтересовали.

– Позволь мне сперва высказать несколько общих мыслей по поводу переписки между людьми. Это вступление облегчит нам взаимное понимание в дальнейшем, – сказал Таггарт.

– Я заинтригована! – воскликнула Мойра.

– Как я заметил, одно лишь мое упоминание о твоей переписке с моим отцом ошеломило тебя настолько, что ты даже на миг потеряла дар речи. Видимо, ты боялась, что я, прочитав твои письма, мог составить о тебе ложное впечатление. Так вот, я должен сказать, что впечатление, складывающееся о любом человеке на основании только его писем, как бы одномерно. Ты следишь за моей мыслью, Мойра?

– Продолжай! – сказала она.

– В письме человек излагает свои мысли, но тот, к кому они обращены, лишен возможности видеть выражение лица пишущего или слышать голос диктующего свое послание, а потому у него возникают затруднения с пониманием скрытого смысла прочитанного, равно как и с составлением верного представления об авторе текста. Согласись, что за написанными словами легко спрягать свою истинную сущность в отличие от слов, сказанных приличной встрече.

– В этом есть, конечно, толика истины, – согласилась с ним Мойра, подразумевая в первую очередь, разумеется, существенное различие собственного представления о Таггарте-старшем от характеристики, которую ему дал его сын. – Но хочу заметить, что пишущий чувствует себя гораздо более свободным и раскованным, чем тот, кто смотрит своему собеседнику в глаза. А потому порой письмо говорит о подлинной натуре своего автора больше, чем тому того хотелось бы. И в этом заключается особая привлекательность писем для вдумчивого читателя.

– Мне трудно сдержать восхищение твоим острым умом! – польстил ей Таггарт и пристально посмотрел в глаза.

– Не слишком ли много комплиментов для одного вечера? – с лукавой улыбкой спросила она. – Чему я обязана столь разительной переменой в твоем отношении ко мне?

– Если честно, то я и раньше был о тебе высокого мнения, – признался Таггарт. – Вернее, об уме неизвестной мне Мойры Синклер, письма которой к своему отцу я, сам того не желая, прочитал. И захотел с ней познакомиться лично.

Услышав это признание, Мойра впала в оторопь. Чем дольше общалась она с этим неординарным мужчиной, тем больше поражалась многогранности его натуры и непредсказуемости его слов и поступков. Она уже успела привыкнуть к тому, что реакция читателей на ее литературные опусы может не соответствовать ее ожиданиям и способна повергнуть ее в сильнейшее волнение. Но этот человек высказывал свое мнение о ее личных письмах, содержащих искренние чувства и суждения, порой весьма интимного свойства. Поэтому у нее и возникло временное умопомрачение, когда она услышала от него похвалу.

– Позволь мне объяснить тебе ту ситуацию, в которой я узнал о существовании этих писем, – пришел ей на помощь Таггарт, заметив, что она чересчур долго хлопает глазами и не закрывает рот. – Завещание отца потрясло меня до основания. Мне долго не верилось, что он оставил мне все свое имущество, как движимое, так и недвижимое, оцениваемое в колоссальную сумму. Меня охватило жуткое беспокойство, мне захотелось все бросить и бежать куда глаза глядят, как я уже поступил однажды много лет назад. Но за прошедшие с тех пор годы я повзрослел и стал иначе смотреть на многие вещи. В частности, я проникся чувством ответственности за сохранение своего наследия, в первую очередь дома Морганов и принадлежащей им в долине земли. Я понял, что нельзя прерывать трехсотлетнюю традицию нашей семьи. Но при этом, как ни парадоксально, подспудно желал разрушить все то, что сделал в течение своей жизни мой отец, мечтавший переделать историю Морганов на свой лад и навсегда искоренить дурную славу своих шотландских предков.

– Твои братья чувствовали то же самое? – спросила Мойра, выйдя наконец из оцепенения.

– И да и нет! – Таггарт развел руками. – Им понятны терзающие меня сомнения, их мучит совесть за то, что бремя ответственности за наследство легло только на мои плечи. Но в целом они поддерживают все мои решения.

– Какие же именно?

– Относительно имения в Рогз-Холлоу, разумеется. Проблему замка Баллантре мы не обсуждали. – Таггарт тяжело вздохнул и принялся расхаживать по площадке. – Дело в том, что о самом его существовании я узнал только недавно, когда Берк и Остин уже уехали, а в доме остались лишь мы с Джейсом, моим младшим братом. Он получил место преподавателя в городе и намеревался начать там новую жизнь – жениться и обзавестись детьми. Возможно, таким образом он хотел исполнить отцовский наказ – стать безупречным Морганом, не обремененным своим неблаговидным прошлым. Я был на грани отчаяния, поскольку не знал, как мне лучше распорядиться своим наследством. И вдруг к нам нагрянул старый друг отца Мик Темплтон. От него-то мне и стало известно о шотландском замке. И все кардинально переменилось...

– Почему? – спросила Мойра, стремясь понять истинную причину появления в замке человека, которого она до недавних пор считала бессердечным. Слушая его взволнованный рассказ, она стала постепенно менять свое мнение. Но мотив его странного поступка все еще оставался для нее загадкой. Казалось бы, после тяжелых хлопот с похоронами своего отца он должен был бы махнуть на все проблемы рукой и вернуться к своей любимой работе. А он почему-то отправился туда, где его ожидали новые заботы. – Чем тебя заинтриговал этот замок?