Я смотрю, как удаляются красные огоньки, становясь все меньше и тусклее, пока совсем не исчезают в ночи, и чувствую облегчение оттого, что тишину не разорвали звуки выстрелов. Но нервы все равно натянуты до предела, и я боюсь, что меня вырвет. Только на это нет времени.

— Теперь надо подобраться ближе к поезду, — произносит парень. — Он в любую минуту может поехать.

Когда мы начинаем поднимать Чико, он стонет и говорит:

— Я не сплю.

— Знаю, но теперь надо идти, — отвечаю я ему. — Давай, Чико. Двинулись.

Он пытается идти, но ему это по-прежнему не удается. Если бы не парень, не знаю, как бы мы справились.

Я и девушка поддерживаем Чико с одной стороны, парень — с другой. Крошка идет за нами, потирая челюсть. Одежда липнет к телу, от подмышек Чико воняет. Держа его за талию, я чувствую, как пот течет по голове, по лицу, заливает и обжигает глаза. Я вытираю лицо рубашкой Чико.

Состав, лязгнув, пробуждается к жизни.

— Быстро! — кричит парень. — Сейчас тронется.

Он прибавляет шагу, я бегу, чтобы поспеть за ним, но ноги Чико будто резиновые. Он упадет, если мы его отпустим. Приходится его тащить.

— Я не сплю, — с полузакрытыми глазами бормочет он.

— Еще чуть-чуть, — прошу его я.

Парень припускает быстрее, мы бежим, толкая и дергая Чико, который вскрикивает и стонет.

Поезд шипит и вздрагивает. Отовсюду возникают люди, они бегут мимо нас, а парень, который нам помогал, матерится и требует от своей подружки нас бросить. Но она не отпускает Чико. Карабкаясь на вагоны, люди поторапливают друг друга. Когда до товарняка остается всего пара метров, он свистит, содрогается, и его колеса приходят в движение.

Парень с руганью бежит быстрее. Крошка вырывается вперед, как-то разглядев в темноте, что дверь одного вагона чуть приоткрыта.

— Сюда! — кричит она, стараясь сильнее отодвинуть дверь. — Сюда!

Поезд еще не совсем проснулся, он пока едет медленно.

— Хватай его! — орет Крошке парень.

Она подменяет его возле Чико. Парень забирается в вагон, за считаные мгновения открыв дверь. Потом втягивает туда Чико, пока мы подталкиваем его снизу. Затем парень затаскивает свою девушку, за ней Крошку и наконец меня.

Теперь товарняк катится быстрее, но все новые люди замечают открытую грузовую дверь и лезут в нее вслед за нами. Их становится больше и больше — и вот вагон уже полностью забит. Некоторые пытаются спуститься сюда с крыши, но в проеме засели двое парней, которые гонят таких обратно: если станет слишком тесно, мы тут просто задохнемся.

Я наблюдаю, как бегущая женщина, прежде чем залезть в поезд, передает кому-то в вагоне сына: оттуда тянется рука, хватает малыша в районе подмышек, и тот, крича, повисает в воздухе. Потом рука втягивается вместе с ребенком. Одно неверное движение, один толчок поезда, соскользнувшие пальцы, и мальчик оказался бы на рельсах.

Та часть меня, что располагается где-то под ребрами и все время болит, требует, чтобы я встал, нашел женщину с ребенком и уступил им свое место в углу, ведь тут безопаснее. Но разум напоминает, что, если я отойду, мое место будет занято, прежде чем я успею найти эту женщину. Разум напоминает, что выжить на этом пути проще всего, если забыть о той части, что живет где-то под ребрами.

Воздух в вагоне спертый. Пахнет потом, немытыми телами. Под волосами свербит все сильнее, этот зуд не отпускает последние несколько дней, и я так скребу голову ногтями, что расцарапываю ее до крови. Чико то и дело стонет, повторяя, что не спит. Парень, который нам помог, с неприязнью косится в нашу сторону, обнимая свою подругу.

Я закрываю глаза и вижу болтающегося в воздухе ребенка.

Он висит какое-то время, а потом падает.

Я просыпаюсь, как от толчка, и ищу глазами малыша с матерью, прежде чем мои глаза снова закрываются.

Крошка

В маленьком товарном вагоне воняет мочой, дерьмом и потом. Даже с открытой дверью воздух тут густ и неподвижен. От жара наших тел запахи делаются еще острее, и из-за них у меня в животе все сжимается. Я слышу, как кто-то блюет, и к уже имеющемуся букету добавляется кислый душок рвоты.

Мне хочется опустить веки, уснуть, но стоит закрыть глаза, как перед моим мысленным взором начинают мелькать лица тех, кто едет на этом поезде; я словно вижу их жизни и то, от чего они бегут. Вижу не приносящие урожая фермы и семьи, которым нечего есть. Вижу тех, над кем занесен нож, вижу деньги, переходящие из рук в руки. Вижу кровь и ощущаю запах страха. Слышу угрозы и чувствую глубокое отчаяние. Поэтому я держу глаза открытыми.

Если часами смотреть в темноту, нетрудно сосредоточиться на звуках, которые раздаются вокруг. Но в основном ты слышишь свой собственный внутренний голос, который почти не умолкает. Он твердит, что тебе суждено умереть, что твоя судьба предрешена и избежать ее невозможно, что твое тело слишком слабо для таких испытаний. Этот голос уговаривает тебя уступить, сдаться.

Но есть и другой голос, который исходит откуда-то из недр живота. И он говорит: «Ты заслуживаешь того, чтобы жить. Посмотри, что ты делаешь, на что едешь, — и все лишь ради того, чтобы получить шанс».

Ты цепляешься за этот голос, заставляя его звучать все громче и громче, пока он не заполняет тебя целиком. Ты вслушиваешься в него, потому что знаешь: в дороге он может умолкнуть, утонуть среди других голосов и шума поезда. И тогда приходится искать его в себе.

И ты снова и снова находишь этот голос.

А потом опять теряешь его.

Вот так на протяжении всего этого пути ты играешь в эту игру, глядя, как редеет тьма, как восходит солнце и небо, словно по волшебству, начинает светлеть.

Я смотрю на парня с девушкой, которые помогли нам. Она уснула. А он не спит и наблюдает, как снаружи загорается день. Когда первые лучи солнца освещают его лицо, на нем можно прочесть затаенные надежды и мечты. И в этот миг я словно улавливаю его мысли о том, чтобы благополучно довезти девушку до места, о том, как они поженятся и как у них появятся дети, — нужно лишь суметь добраться туда, где безопасно.

Парень переводит взгляд на меня, и я отворачиваюсь.

Поезд скрежещет. Веки Чико подрагивают. Я кладу его голову себе на колени, стараясь уберечь от резких толчков, сопровождающих эти звуки.

За открытой