Разговор дальше касался моих откровений по событиям в Литве на трапезе и думе. Даниле Ивановичу пришлось их обсуждать наедине с князем. Подтвердилось, что мой отец участвует в заговоре князя Свидригайло против великого князя Витовта и людьми, и денежными средствами. Имперских послов с коронами заговорщики предполагали перехватить на границе под видом конвоя и увести в замок, принадлежавший одному из сторонников. Государю Литовскому тогда же должно быть направлено послание с требованием признать своим наследником Свидригайло в обмен на получение королевских регалий. В случае его отказа заговорщики намеревались пойти дальше и вообще отстранить Витовта от власти, используя преобладающее большинство потенциальных сторонников из числа приехавших на коронацию православных вассалов Витовта. Статус короля сильно настораживал многих. Боярину Даниле очень желалось узнать, как я проведал про такой тщательно законспирированный план. Заверил его, что никто кроме меня про этот секрет не знает и дал понять, что свои источники раскрывать вовсе не намерен.

Ещё желал со мной встречи иностранных дел управитель, чтобы прямо предложить быть заедино с ним и с его сторонниками, среди которых преобладали выходцы из Смоленска и прибывшие из дальних мест искатели счастья. Чтобы вместе быть против всяких морозовых, жеховских и их приспешников.

— Боярин Семён из вятшего рода московских Морозовых, вышед от ближника благоверного князя Александра Ярославича Невского — Миши Прушанина. Дед Иван Мороз при князе великом Иване Даниловиче Калите пришед из Новугорода и стал одним из первейших бояр, — поведал боярин Чешок предысторию, — Сам он с детства дружен с нашим князем, егда житили купно на Москве. Вслед за ним ушед на удельное княжение в Звенигород, оставив двор великого князя. Мнится ми, иже сносится он со сея московскими родичами, тайно пособляя Василею Московску. Чуешь, яко он в думе ратовал противу брани за велико княжение? Мнозе он с сеим приспешником Единцом мужей достойных в очах князя безвинно облядил. Плесню в израде обвиниша и в узилище сверзиша. Супостат он Галицкому княжеству, токмо не видит княже Юрие оное. Очи застит ему стразь плоцка к дщери морозовской Евпраксии. Люди глаголяша, иже зелием любны они князя опаяша. Годом ране детищ ею рожден от князя Юрия, рекомах Симеон Юрьевич. Тщится боярин Морозов сей руди путь проторити на стол владельны, пороча всех сынов старших, — продолжил вводить меня в придворную жизнь боярин Данила и очень удивился, что эта новость меня не поразила.

— А отец мне говорил, что со старшими сыновьями поссорился из-за боярина Всеволожа.

— Тако они деют сеи ряды заедино. Боярин Всеволож зеломудр и злохитрен. Многажды злохитренней старой лисы Софьи. Егда с ним прялся, проигрывал овогда, — честно признался один из самых хитроумных в нашем княжестве боярин.

— Люди говорят, что боярин Единец раньше разбоем занимался. Обыкновенным татем был. Правда ли это?

— Истинно сие есть, — подтвердил боярин, — Татьбу творил до ныне.

— Это как? — не понял я.

— Он с боярином Морозовым людей лихих подлых наимаша и по дорогам в уделах овых порытиша. Людишки те мзду с гостей проезжих сбирали и с ними делились. В наших краях такожде они деяли. Гостям рекоша наимати людёв оружны у них, ноли тех не трогаша.

— Что же ты князю не рассказал про махинации этой парочки, боярин Данила? — раздосадовано высказался, — Их давно пора высокого положения лишить и в узилище поместить.

— Князь лишче внимае боярину Семёну, да паки князю Жеховскому Борису. Я несмь паче ближен к государю, — признался с грустью боярин, — Прошу токмо не сказывай отичу, иже сведал от ми.

Млин, положеньице! Два субчика ураганят тут, как хотят, и никто им ничего сделать не может. Ну, батя… Упал ты в моих глазах. Царство боголепное он вздумал строить. Кадры научись сначала подбирать, а потом строй.

— Поговорил бы с князем Борисом, — неуверенно посоветовал.

— Жеховской такожде супостат отаен, — уверенно заявил главный дипломат, — Радеет интересам Новгорода и негли Твери. Желает страстно вернуть се стол Галицкий, посему сверзнуть хоче князя Юрия на Москву.

Как-то всё уж очень категорично получается по словам уважаемого Данилы Ивановича. Долгое время названные персонажи находились на вершине власти. Могли бы давно что-нибудь непоправимое сотворить. Делиться своими мыслями с боярином не стал. На таврельной доске мои башни неуклонно додавливали противника. Огорчённый боярин Данила сдался и объяснил, что не смог как следует сосредоточиться для игры при важном диалоге. Позже спохватился и начал расхваливать моё необычайное умение в такой премудрой мастроте.

Совершенно неожиданно боярина известили, что прибыл дьяк Варфоломей. Вскоре в поле зрения появился и он сам с озабоченным видом. Настороженно взглянул на меня и отвесил быстрый поклон. Без церемоний уселся к нам за стол. Уважительный взгляд на таврельные фишки выдал, что для него эта игра где-то на уровне алхимических опытов по добыванию философского камня. По знаку хозяина, холоп принёс кувшин. Дьяк с шумом хлебнул кваса, вытер бороду и выдохнул:

— Единец умертвен!

Новый глава тайных дел признался, что очень беспокоится из-за нераскрытого дела по убийству дьяка Алимпия. А теперь ещё и эта странная смерть не ко времени. Напомнил мне о приказе князя Юрия совместно допросить холопов Алимпия.

— Перед твоим приходом, уважаемый Варфоломей, я и боярин Данила договорились помогать друг другу против недругов. Если тебя не смущает мой возраст, то тоже считай меня своим другом. Отец ко мне прислушивается, и в делах умственных многих пригодиться могу, — отрекомендовал себя.

Итальянец заулыбался и протянул руку. Я пожал её своей небольшой ещё лапкой и почувствовал сверху руку главного дипломата. Так составился союз двух министров и одного княжича. Было во всём этом что-то трогательно-романтическое, но мужчины отнеслись к произошедшему очень серьёзно.

Поведал новым друзьям о своей версии убийства дьяка Алимпия, основанной на разговоре с отцом Вонифатием. Естественно, про него я не стал упоминать. Хоть Варфоломей и уважал своего начальника Фоку, но удержался под Кирияком. Мало ли какой скелет из его шкафа мог вывалиться.

Главным подозреваемым в моей версии становился отцов друг и любимец — боярин Морозов — с возможной изменнической деятельностью в пользу Москвы. Под неё хорошо объяснялись все три убийства. И недалёкий Кирияк, и осторожный Алимпий, и тем более хитроумный Фока могли что-то знать о делишках дворецкого. Холопов Алимпия предложил выпустить из узилища. Они неповинны в поджоге, а тем более в убийстве, и ничего не расскажут. Дьяк не согласился, неожиданно сославшись на мои же выводы. Холопы видели поджигателей. Они получили бы свободу, если бы их умершего господина обвинили в преступлении против государя, или если он оставил завещание. Но, теперь они должны перейти в княжескую собственность, а значит, в распоряжение дворецкого. Что с ними тогда станет? Даже догадываться не нужно.

Порадовал дьяк аргументированным возражением. Решил ответно его порадовать уликой с места преступления. Вытащил из мошны найденную там странную серебристую бусинку. Если присмотреться, то на ней были видны какие-то знаки. Вещь сразу же признал Чешок. Бусинка оказалась пуговицей с кафтана некоего боярина Корцова Протаса, ближника Морозова. Пуговицы в виде сфер из драгоценного материала, вместо обычных деревянных, или металлических кляпышек, только начинали входить в моду и не у каждого знатного мужчины имелись. Варфоломей от восторга на некоторое время потерял дар речи.