Говорливые громкоголосые старушки, надолго занимающие самые удобные, со спинками, лавочки, собирались в яблоневом саду. Две лавочки вокруг шести яблонь – их посадили пионеры из ближайшей школы. Когда-то этот клочок земли был подшефным хозяйством. Яблони плодоносили раз в два года. Старушки шумно нюхали воздух, а потом обтрясали яблони с еще неспелыми плодами.

Молодые мамочки оккупировали детские площадки возле беличьих кормушек. Тут всегда крики. Дети периодически рыдают.

– Рыбка, ну перестань, значит, белочка не хочет кушать. Положи ей орешек в кормушку, она придет, – говорит какая-нибудь мама плачущей дочке.

– Почему она ко мне не приходит? – заходится в плаче девчушка.

– Зайка, ты держи ручку, не двигайся, она придет.

Если белка «приходит» к кому-то из детей, у остальных случается истерика. Мамы кидаются успокаивать чад, объясняя, что «у той девочки, к которой пришла белочка, были кедровые орешки, а у нас – только семечки, а белочки больше любят кедровые, но в следующий раз мы обязательно придем с кедровыми».

– Хочу сейчас! – кричат дети.

Дальше все зависит от характера счастливой обладательницы кедровых орешков. Точнее, ее мамы. Если мама не сволочь, то отсыпает другим мамам по чуть-чуть, а те выдают зерна детишкам. В противном случае, что случается чаще, дети продолжают рыдать, а девочка с орехами смотрит победоносно – на радость маме. Так каждый день.

Еще в парке есть категория давних, но не очень близких знакомых. Они, как правило, гуляют с вымученными улыбками, думая, в какой момент будет удобно распрощаться.

У меня тоже есть свои ориентиры – мужчинабегун в желтой парусиновой куртке. Он очень смешно бегает, оттопырив локти. Еще молодая женщина, всегда в деловом костюме и на каблуках, и ее уже взрослый сын. Юноша старательно смотрит под ноги и только иногда поднимает глаза – если мимо пробегает или проходит девушка. Он быстро смотрит на девушку, сразу на маму и опять под ноги. Они доходят до пруда и «наматывают круги» вокруг. Мама поднимает воротник делового костюма и цокает каблуками. Сын держится чуть сзади. Странно, симпатичный парень. На больного не похож. Почему тогда так ходит, так смотрит и гуляет с мамой? Они проходят ровно десять кругов – я специально считала.

Или мама с дочкой, всегда держащиеся за руку, обе – в старческих следничках под босоножками. Дочка – еще совсем молоденькая, лет семнадцати, а ходит как мама – стопами и плечами внутрь. И одевается как мама – в самовязаную кофточку, и рассуждает как мама – да, точно дождь будет, и проживет жизнь такую же, как у мамы, – одинокую. Хорошо еще, если родит дочку от первого и последнего мужчины в своей жизни и будет гулять с ней по парку – уже счастье. Я не могу оторвать взгляд от руки женщины – она так крепко держит за руку дочь, как будто та в любой момент может исчезнуть. Так держат дети воздушный шарик – вцепившись в нитку, чтобы не улетел.

Если дочь подавалась вперед и вырывалась на полшага, мать крепко сжимала ее руку и придерживала, как будто вела собаку в строгом ошейнике. Не вырвешься. Только через боль. А боль не все умеют терпеть.

– Я знаю, у тебя точно есть орешки!

Ко мне подошла женщина средних лет.

– Есть, – ответила я.

– Дай, а? Там белка – голодная-а-а-а, – попросила женщина.

Я полезла в сумку и достала орешки. Давно привыкла к тому, что ко мне обращаются совершенно незнакомые люди с достаточно странными просьбами.

– Ведь не люблю ж природу, – сказала женщина, зажимая орешки в кулаке, – а вот покормлю эту тварь и оттягивает! А у вас девочка будет.

– Откуда вы знаете?

– Так видно ж!

Я никак не могла представить себя мамой девочки. Девочка – она ведь совсем-совсем твоя. Она навсегда с тобой. Она будет звонить и кричать в трубку: «Мама!» И я буду все бросать и ехать. Я буду ей нужна. Всегда.

– ...Как назвали? – спросила дальняя родственница.

– Серафима, – ответил муж.

– ???? Ну ладно, лишь бы здоровенькая была.

...Восьмилетний сын Василий держит Симу за одну ногу и, хмурясь, внимательно разглядывает «анатомическое строение».

– Что-то я не понял, где у нее попа? – спрашивает наконец он.

Он носит сестру на руках по всему дому. Сима еще не держит голову, а он забывает ее придерживать. Голова телепается во все стороны. Каким-то чудом Сима умудряется уворачиваться от косяков.

– ...Маша, Маша, – трясет меня муж. На часах три часа ночи. – Посмотри, у нее нормальные какашки?

– А утром нельзя посмотреть? – спрашиваю я.

– Ты что? Утром будут другие!

Муж гуляет с красной коляской по парку. Сосед его называет пьяным геологом – небритый, невыспавшийся, совершенно счастливый. Он сидит под вековым деревом с молодой зеленой листвой и смотрит на красивых детей.

Сима пришла «не на смену», а потому что она очень была нужна.

У меня сильные головные боли. После родов стало совсем невыносимо. Ничего не помогало, еще в детстве. Только одно средство – я ложилась маме на колени, а она гладила меня по волосам. Через несколько минут боль отступала. Если гладила долго – хватало на несколько дней.

Я верю в силу материнского биополя.

...Я была маленькая. Но воспоминание четкое, яркое. Заболела очень сильно. Лежала с температурой. Приходили врачи, медсестра. Мама приподнимала меня, чтобы дать лекарства, трогала лоб, ручки, живот. В такие моменты она – моя сильная, уверенная в себе, чугунная мама – была сама на себя не похожа, совершенно беззащитная, с оголенными нервами, испуганная, растерянная.

Мама держала меня на руках и тихонько качала.

– Ну что мне с тобой делать? – приговаривала она. – Кто у нас заболел? Девочка моя заболела. Ничего, ничего... все пройдет... не надо болеть... мне отдай... давай я заберу... а ты не болей... не надо тебе... мне уже можно... тебе нельзя... отдай болезнь... пройдет... все пройдет...

Мама шептала это, как мантру. И как будто не она шептала, а за нее кто-то. Утром я улыбалась и бегала по квартире. От вчерашней болезни оставались только сопли.

– Удивительно, – качал головой пришедший врач, – организм справился сам.

– Да, – соглашалась мама.

И потом, когда она видела, что я заболеваю, по глазам, еще даже признаков болезни нет, дожидалась, когда я усну, заходила в комнату, вставала на колени рядом с кроватью и гладила воздух, повторяя изгибы тела. «Все пройдет... все пройдет... ты моя золотая... моя хорошая девочка... не болей... не надо... отдай... ты моя родная... ты моя хорошая... не надо болеть... совсем не надо... все пройдет, я скажу, и все пройдет... мама поможет... ты только не болей...»

Я на глазах приходила в себя.

У меня заболел сын. Мне было страшно до одури. До тошноты. Меня весь вечер рвало от страха за мальчика. В какой-то момент я осознала, что стою на коленях у постели ребенка и шепчу: «Мне отдай... не надо болеть... ты мой золотой мальчик... я все возьму... только ты не болей...» Я еще подумала тогда – хорошо, что муж не видит. Шаманство какое-то. Он меня точно в психушку сдаст. На следующее утро сын бегал по квартире еще слабенький, но уже без температуры. Он приходил в себя буквально на глазах.