с моих губ мрачное слово и наклонившаяся в мою сторону молодка, с которой мы как раз поравнялись, услышав меня и увидев красную веревку на моем предплечье, выронила деревянное ведро с постиранным бельем и с тонким перепуганным визгом бросилась бежать прочь, прикрывая голову руками.

Поспешно вытянув вслед ей руку, я сделал шаг и… замер…

— Ах ты ж…

Давящаяся от беззвучно смеха сильга оперлась рукой о старую стену, прикрытую пышными ветвями величественных деревьев.

— Нехорошо вышло — признал я, наклоняясь.

Несколько суетливо собрав испачканное белье обратно в ведро, я поставил его у стены, и мы пошли дальше.

— Смерть — согласилась с моим предположением Анутта — Красными чернилами отмечены страницы тех существ, что уже давно считаются изведенными.

— Изведенными? То есть умершими? Исчезнувшими?

— Изведенными! — сердито возразила Анутта и явно с трудом удержалась, чтобы не топнуть ногой.

Ого… да ее это задело прямо за живое.

— Люди! — зло выплюнула девушка и я окончательно убедился, что для нее это не слишком приятная тема беседы — Все люди!

— Хочешь сказать…

— Мы люди живем недолго, а плодимся быстро. Мы неприхотливы и жить можем везде. У них в точности наоборот, Рург… живут по нашим меркам почти бесконечно долго, приплода у них почитай и нет, а к месту жизни прикипают намертво, никогда его не покидая… Вот этот самый город Буллерейл… его воздвигли не в пустоши. Он построен на месте прежних лесов и лугов, что были безжалостно разорены и переиначены… Лес на постройку, луга под поля, ручьи в капканы запруд, реки перекрыты сетями… а через их никогда прежде не соприкасавшиеся берега перекинулись многочисленные губительные мосты…

— Губительные? — я с нескрываемым изумлением взглянул на девушку — Мосты-то чем не угодили?

— Среди этих созданий есть и опасные… Но опасные прежде всего для себе подобных. Бродячие хищные твари, что не знают покоя и медленно движутся поодиночке или стаями по самым глухим местам, выискивая добычу. Человека не тронут, пройдут мимо, а тот и не заметит. А вот безобидного лешака разорвут на куски…

— А мосты-то…

— Плавать они не умеют, воды боятся — просто пояснила сильга — Уперевшись в широкую реку кхдары…

— Кхдары? — поспешно перебил я.

— Кхтунов и кхдаров нарекали на ныне мертвом языке. Сейчас он в ходу только у сильг, сестер Лоссы, знающих лекарей и порой у философов и книжников.

— Понял…

— Уперевшись в широкую реку кхдары сворачивают и двигаются вверх или вниз по течению. В южных краях, где не бывает зимы, опаснейшие твари веками блуждали в своего рода просторных, но все же ловушках и потому не могли добраться до привольно живущих потаенных…

— Еще одно словечко.

— Тайные, потаенные, тихие, скрытые, невидимые, незримые, старшие, другие, нечистая сила, нечисть… Раньше их было не счесть. Но люди навели мосты… и открыли дорогу незримым для них убийцам… Знаешь старую поговорку про мосты?

— Какую?

— Первой на новый мост смерть шагнет… — тихо произнесла девушка и мягко отвела преградившую ей путь пышную ветвь, спустившуюся до самой земли.

— Погоди… я слышал эти присказку. Так ведь она про палачей. И звучит она иначе… Первой на зимний мост смерть шагнет… Это про северно-восточные обширные болотистые земли, куда никак не попасть в теплое время года. Палачи идут туда вместе с приходом настоящей зимы и, торопливо исполнив все дела, возвращаются назад до наступления тепла, дабы не остаться там почти на год… Потому там в ходу еще одна присказка: желая упиться местью, старого врага убивай юной весной…

— Нет… и да… сейчас так говорят про палачей, а раньше так говорили о кхдарах. Зимний мост — реки вставшие под лед. Только с приходом зимы тварям удавалось покинуть уже выжранные ими почти полностью земли и перейти к новым. И пока кхдары пересекали по еще трескучему льду реку выше по течению, ниже ее спешили перебежать и переползти те из потаенных, кто поумнее. Убийца в дверь — а они из окна. Кхдары далеко не так умны. Они скорее, как волки-одиночки, реже небольшая волчья стая — так легче охотиться, легче загонять добычу. Но так было раньше. Сейчас нет нужды держаться стаей — благодаря наведенным людям мостам, пробитым насквозь скалам и осушенным болотам кхдары могут блуждать и охотиться везде, где им заблагорассудится. Изменился многовековой порядок… безопасность для потаенных исчезла навеки… Чтобы выжить, они стали жаться ближе к людским поселениям — не страдающий от голода кхдар не станет приближаться к смрадным для его обоняния людям. Чем больше людей в одном месте — тем смраднее вонь и тем дальше будет держаться от этого места все равно не могущий почуять добычи почти ничего не видящий кхдар. Людская вонь спасительна для потаенных…

— Вот спасибо…

— Знаешь, чем пахнет большинство привольных потаенных?

— Откуда?

— Цветами — просто ответила девушка — Различными луговыми цветами. Даже после смерти. Даже будучи разорванными на куски. Еще они пахнут древесной корой, лишайником и мхами, молодой и палой листвой. Иногда они пахнут приближающимся дождем или отгремевшей грозой.

— Вот как… мы люди этим похвастаться не можем. Разве что особая розовая вода… слыхал про такую…

— Но те из скрытых созданий, кто выбирает жизнь рядом с людьми… они начинают пахнуть так же, как и мы, Рург. И как наша домашняя скотина. Вот почему потаенные забиваются в наши овины и сараи, коровники и конюшни, подполы и чердаки, бани и даже колодцы… Они ищут убежища от выпущенных нами кхдаров. Потаенные не любят оставаться в долгу даже перед приговорившим их к неминуемой погибели людьми и посему начинают понемногу помогать… Расчешут гриву коню, выковыряют камешек из копыта, подметут двор, вытащат из бани угоревшего хозяина, помогут потушить пожар, спасут упавшего в колодец ребенка… Начавшие это подмечать люди ставят в благодарность миски с молоко, кладут рядом хлеб и сладости. Так начал зарождаться новый мировой порядок…

— Я не раз видел оставленные в укромных уголках хозяйственных построек миски с молоком. Порой лежали рядом и куски черного хлеба — кивнул я и, чуть помолчав, добавил с легким сожалением — Вот только не могу припомнить, чтобы хоть раз заметил, чтобы эти дары принимались кем-то… необычным. Нельзя же посчитать же за диковинку лакающих молоко кошек и ворующих хлебные крошки мышей…

— Не посчитать — признала девушка и, мягко коснувшись пораненной щеки, произнесла — Поздно приглядываться к мискам и хлебным крошкам, Рург. В те далекие времена робкая заря мирного сосуществования нас и потаенных успела лишь заалеть на горизонте… но все это было безжалостно выжжено по нашим же настойчивым мольбам.