Это все равно что работать переводчиком. За одним исключением: такого словаря в природе не существует. Но это быстро выучивается, и уже нормальным человеческим языком писать ничего не получается. Да и не надо, когда у тебя есть ученая степень. Я не готова сейчас сделать научное открытие, но моя статья есть в плане, да и деньги никогда не лишние. За годы своего профессорства я заработала такой колоссальный авторитет и обросла такими связями, что все, что я пишу, проходит на ура. Я это заслужила, потому и пользуюсь без зазрения совести.

Так что с утра я немного поработала. Львенок отбыл на службу, и мне никто не мешал. Через пару часов я решила, что пора мне ехать решать свои проблемы. Так я попала сначала на бизнес-ланч, а потом на роскошный обед из пяти перемен блюд.

Мой собеседник был юристом. Законником. И ушел он от жены (вот странность!) к своей секретарше, которой тайно помог купить квартиру еще будучи женатым. Тут срабатывает железная мужская логика: что положено Юпитеру, не положено быку. Мужчина полигамен, а женщина обязана хранить верность, поскольку никому не охота воспитывать чужих детей. Но ведь детей Веревкин и Дионисия Денисовна не имели. Они жили для себя, это была жизнь, обставленная с комфортом, сытая и удобная. Что не мешало Веревкину время от времени забегать к своей секретарше. Как он мне сказал: просто поболтать.

А что ему мешало вести разговоры с умной женщиной, своей женой? Не знаю. Но с ней поболтать было невозможно. Так мне сказал Веревкин.

– Я и раньше догадывался, что она мне изменяет, – развел он руками. – Но у меня не было доказательств.

Как и любой юрист, он на слово не верит никому. Ему необходимо собрать доказательную базу. Квалифицировать преступление жены по статье Уголовного или Гражданского кодекса и определить за это меру наказания. Господин Веревкин счел, что за тайный визит в коттеджный поселок Дионисии Денисовной положен развод.

– Я прожил в ней двадцать лет, – с обидой говорил мне он, перечисляя преступления супруги. – И ни разу не изменил.

– А как же ваша секретарша? – не удержалась я.

– Да разве это измена? – искренне удивился Веревкин.

Как только я его увидела, сразу же оставила мысль стать его тренером по постельной гимнастике. Он был так огромен, что я мысленно окрестила его слоном. Я видела его фотографию до того, как отправилась на встречу, нашла в Инете, но там он был лет на десять моложе и еще на что-то годился. А теперь уже нет. Дионисия погорячилась, когда сказала, что у него могут быть дети. Диагноз «диабет» был написан на лбу у этого господина большими буквами. Он яростно потел и страдал одышкой. Лицо красное, причем краснота нездоровая, да еще он носил очки с плюсовыми стеклами. Его глаза за этими толстыми стеклами казались огромными. Круглые, водянистые, они почти не моргали. Когда он сел напротив, живот уродливо вздулся волдырем и слился со столешницей. Ничего не имею против полных людей, но он заказал такую порцию мяса, что я невольно вздрогнула.

У меня есть полка, где стоят исключительно чревоугодники. Они давно уже решили для себя извечный вопрос, есть или не есть? Конечно, есть! Но когда человек решает, что больше не будет себя в еде ограничивать, он тем самым вступает на очень опасный путь. Потому что со временем еда заменяет ему все остальные удовольствия, и в конце концов он уже думает только о еде. И живет во имя еды, как алкоголик открывает утром глаза с единственной мыслью: как дотянуть до первой рюмки? И все дообеденное время посвящено уже только рюмке. А у чревоугодника порции вкусной еды, о которой он тоже мечтает с утра. Как это будет, какие можно привнести в привычную трапезу изыски? О том, сколько можно съесть, он не думает. Да сколько угодно, лишь бы было вкусно! Я уж молчу о том, как они совращают с пути истинного стройняшек типа меня. У них есть на сей счет целая философия, но не будем об этом. Просто чтобы стало понятно, кто в данный момент сидит передо мной.

Я оперировала соответствующими понятиями. Во-первых, извинилась за свою стройность:

– У меня желудок больной, много не могу себе позволить.

– Панкреатит? – сочувственно спросил Веревкин. Я молча кивнула.

– Тогда да. Так можно и в больницу загреметь.

– Но я очень люблю смотреть на то, как едят.

– Это так, – сразу оживился Веревкин. – У меня есть друг, он тоже страдает язвой желудка. Спиртного в рот не берет. Ни-ни! Но очень любит застолья. Песнь души, говорит, смотреть, как другие наслаждаются жизнью сполна. Вроде бы как сам. – И господин Веревкин с чувством опрокинул бокал вина. – Врачи рекомендуют, – сказал он, вытерев толстые губы. – При диабете красное вино полезно.

Пока мы сидели в ресторане, он высосал этого вина почти литр. И не запьянел. Я с ужасом смотрела, как исчезают в огромном чреве деликатесы. Мне не жалко денег, но ведь совсем себя не бережет!

– Моя супруга Дионисия – сноб и зануда, – выговорил господин Веревкин, с трудом дыша. Желудок расперло, он явно надрывался, переваривая пищу в таком количестве, и по толстым щекам моего собеседника ручьями лился пот. – Не понимает простых человеческих радостей. И меня не понимает.

Я согласно кивнула, сейчас не самый подходящий момент с ним спорить.

– Ты что от меня хочешь-то? – спросил он в благодарность за обед.

– Мелочь, пустяк. Кто сказал, что жена вам изменяет?

– А зачем тебе это? – подозрительно спросил Веревкин.

– Здесь великолепно готовят десерт. – Я подвинула к нему меню. Все то время, пока мы ели, оно лежало на столе, я намеренно не отдала официанту эту красоту в корочках из кожи настоящего крокодила. Для чревоугодника меню имеет огромное значение, особенно картинки. В его желании насытиться не только калориями, но и зрелищем, есть что-то детское. Они не едят, а играют в еду. Наше кулинарное шоу завершалось, а я еще не получила того, чего хотела.

– Десерт, говоришь? – он оживился. И деловито спросил: – Что посоветуешь?

– Тирамису, говорят, отменное. Или жареные бананы в карамели. Мороженое… – соблазняла я.

– А, давай! – махнул он огромной дланью. Мигом подскочил официант.

– Мороженое, – тяжело вздохнул Веревкин.

– И тирамису, – добавила я.

– И тирамису, – он покорно кивнул. – Гулять так гулять!

– Завидую вашему аппетиту, – похвалила я.

– Что да, то да, – он погладил огромный живот. – Покушать я люблю.

Он не говорил «пожрать». Или «поесть». Ласково: покушать. Хотя он именно жрал. Лопал. Трескал. Я и в самом деле наслаждалась зрелищем. Голиаф насыщался. У меня возникло чувство, что я сама объелась.

– Так как вы узнали? – нежно надавила я.

– Мне позвонили, – сдался Веревкин, запуская чайную ложечку в тирамису. Видимо, ему было очень вкусно.

– Звонок анонимный?

– Да. Но я все равно узнал, кто звонит. Я же юрист.