— Вы двое знаете что-то, чего не знаю я? Выглядите вы чертовски виноватыми. — Не дожидаясь ответа, Шон встал и пошел к маленькому костру, где Джоб пек свежую порцию маисовых лепешек к ужину.

— Аспирин тебе поможет, — мягко сказала Клодия.

— Конечно, ведь аспирин — безотказное средство от рака, а особенно от рака мозга, — согласился Рикардо и буркнул, увидев боль на ее лице: — Прости. Не знаю, зачем я это несу. Вообще-то жалость к себе не в моем стиле.

— Тебе плохо, папа?

— Головную боль я стерплю, но вот в глазах начинает двоиться, а это хуже. Черт подери, я отлично себя чувствовал еще несколько дней назад. Все случилось так быстро.

—Ты переутомляешься, — сказала она с жалостью, — может быть, все дело в этом. Нам лучше вернуться.

— Нет, — ответил Рикардо тоном, не допускающим возражений. — И больше не будем об этом.

Она склонила голову в знак покорности.

— Болота уже недалеко. Может, там нам удастся передохнуть как следует.

— Некогда отдыхать, — сказал Рикардо. — Мне мало осталось, и не хочется зря тратить ни секунды.

Шон вернулся к ним.

— Готовы идти дальше?

Клодия взглянула на часы. Они отдыхали меньше получаса. Этого было мало, и она хотела возразить, но ее отец уже вскочил на ноги.

— Все готовы, — сказал он, и Клодия увидела, что даже такой короткий привал пошел ему на пользу.

Всего через несколько минут Рикардо вдруг весело сказал:

— Эти гамбургеры, что приготовил Джоб, пахнут просто потрясающе. Мне даже есть захотелось.

— Вообще-то это маисовые лепешки, — усмехнулся Шон, — прости, если я тебя разочаровал.

— Меня не проведешь, — усмехнулся Рикардо в ответ, — пахнет-то жареным луком и мясом.

— Папа, — Клодия взглянула на него через плечо, резко нахмурившись. Рикардо перестал посмеиваться и сразу сник.

Доктор Эндрюс предупреждал Клодию: «У него могут начаться галлюцинации — будут мерещиться разные предметы, даже запахи. Я, конечно, не могу точно предсказать развитие болезни, но после быстрого ухудшения обычно следует долгий период ремиссии. Главное, помни, Клодия, что его фантазии будут для него реальностью, а после приступа галлюцинаций его сознание может очень долго оставаться ясным».

В этот вечер Шон решил не останавливаться, чтобы заварить чай.

— Мы должны наверстать упущенное время, — сказал он спутникам, и они довольствовались холодными маисовыми лепешками и ломтиками вяленой оленины. Есть пришлось на ходу.

— Один большущий гамбургер с жареным луком, и все будет как надо, Капо, — Шон поддразнил Рикардо. Клодия сверкнула на него глазами, но Рикардо смущенно засмеялся и продолжал жевать неаппетитную снедь.

Перед ними больше не было следа, по которому они могли бы идти, и Шон еще долго вел их вперед, даже после того, как стемнело. Мучительно длинные мили понемногу оставались позади. Над головой сверкали ослепительные южные звезды. Только около полуночи они наконец остановились и раскатали спальные мешки.

Шон позволил им спать до зари, когда утреннего света стало достаточно, чтобы прикинуть дальнейший маршрут. Ландшафт изменился. Ночью они вступили в край, где безраздельно владычествовала Великая Замбези. Вокруг простирались заливные луга, которые она затопляла, выходя из берегов в сезон дождей. Сейчас здесь было сухо, но деревьев почти не осталось — лишь несколько мертвых затопленных стволов мопане и акации тянули к дымчато-голубому небу искривленные голые ветки. Они казались одинокими стражами этих пустынных равнин. Сухая глина трескалась и крошилась под ногами путников, а спутанные клочья мертвой болотной травы были бурыми от засухи. Когда ветер дул спереди, до них доносился запах еще невидимых болот — запах ила и гниющих растений.

Над равниной висело колеблющееся марево, застилающее горизонт; земля и небо плавно перетекали одно в другое. Когда они оглянулись, далекая линия деревьев ползла длинной черной змеей под молочным небом, струясь и вибрируя в дымке, а вокруг плясали пылевые смерчи, извиваясь, будто в танце живота.

Посреди равнины Шон чувствовал себя открытым и уязвимым. Был риск, хоть и небольшой, что здесь появится патрульный самолет ФРЕЛИМО в поисках банд РЕНАМО, а их маленькая группа сейчас была заметнее, чем кучка блох на листе бумаги. Он хотел было поторопить остальных, но, бросив взгляд на Рикардо, понял, что скоро вновь придется сделать привал.

Вдруг впереди Матату испустил такой крик, что у него екнуло сердце. Шон знал, что это означает, и бросился к нему, оставив позади Клодию.

— Отлично! — Он хлопнул Матату по плечу и опустился на одно колено, чтобы исследовать почву.

— В чем дело? — тревожно спросил Рикардо, и Шон, ухмыляясь, поднял голову.

— Это он. Тукутела. Мы опять взяли его след, точно там, где говорил Матату. — И он потрогал следы гигантских ног, где огромная тяжесть превратила комья сухой глины в мелкий порошок. Очень четкий след — было видно, что отпечатки задних ног слона скорее овальной формы, в отличие от круглых отпечатков передних.

— Идет прямо к болотам. — Шон заслонил рукой глаза от солнца, определяя, в каком направлении уходят следы.

Недалеко впереди еще один ряд деревьев был как будто карандашом прорисован на горизонте — там, куда волной уходила начинающаяся среди равнин невысокая гряда холмов.

— Кое в чем нам повезло, — заметил Шон. — Несколько лет назад здесь паслось столько буйволов и прочей дичи, что след Тукутелы затоптали бы за пару часов. Теперь правительство ФРЕЛИМО превратило их в тушенку для армии, так что Тукутела — единственное живое существо на многие мили вокруг.

— Как далеко мы от него?

— Немного нам удалось наверстать. — Шон убрал руку от глаз и повернулся к нему. — Но недостаточно, и если эти уроды нас здесь найдут… На счастье, след Тукутелы ведет прямо к зарослям. Хоть какое-то укрытие для нас. — Он сделал знак Матату идти дальше по следу.

Теперь вся поверхность равнины была испещрена старыми глиняными термитниками, которые оставили колонии насекомых, — некоторые величиной с большой дом. Между ними-то и шел, извиваясь, след Тукутелы. Заросли были уже так близко, что они могли различить отдельные деревья. Возвышенность образовывала естественную насыпь, которая пролегала от края леса через равнину до самого начала болот. Вокруг росли фителефасы, бутылочные деревья, пальмы илала с листьями, похожими на веер, дикие смоковницы; на вершине насыпи возвышалось несколько огромных баобабов, покрытых серой корой.

Шон с облегчением шел по следу слона, стараясь поскорее убраться прочь с равнины и оказаться в зарослях на перешейке. В одном месте слон явно останавливался, чтобы полакомиться свежими корнями илалы, и оставил рыхлую кучу желтых экскрементов.

— Слон был здесь, — объяснил Матату, понижая голос до шепота. — Он уже старый, быстро устает. Здесь он спал, вот, смотри, как он топтался в пыли, а когда проснулся, то обсыпал себя с ног до головы пылью. Смотри, здесь он зачерпывал ее хоботом и кидал себе на спину.