Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да, – ответил ветер. – Ни одна кукла не приходит сюда, если не хочет покинуть Страну Кукол. Вы пришли за этим?
– Да. Мы хотим попасть в мир людей, – объяснил Фриц. Он прихлопнул рукой свою фуражку, чтобы она не улетела. – Я хочу помочь нашему народу. А Каролина… Она должна быть счастлива. Она уже долго не испытывала счастья.
– Фриц… – сказала Каролина. Серебряный солдат заботится о ней, потому что добр, – у него нет никаких других причин для этого. Сколько еще людей сделали бы это для нее?
Туманная изморось начала меняться, сливаясь в огромные крылья, которые, казалось, протянулись от одного конца темного неба до другого. Между ними появилось лицо Догоды. Оно было гладким, юным и полным радости, обрамленным кудрями яркого подсолнухового цвета.
– Тогда я отнесу вас в мир людей, – сказал Догода.
Каролина почувствовала, как в ее груди, словно великолепные крылья Догоды, забились все песни, которые она там прятала, и засмеялась.
– Ты слышала это, Каролина? – спросил Фриц. – Мы летим туда! Мы правда летим туда!
Так они и отправились вместе в путь. Но когда Каролина очнулась в мире людей, она была одна.
Последним существом, которого Каролина ожидала увидеть в сарае, была Лаканика.
С тех пор как они виделись в Краковских Плянтах, фея лугов изменилась. Ее великолепные рыжие волосы стали пепельно-серыми, а вплетенные в них цветы засохли и помялись.
– Здравствуй, куколка, – сказала Лаканика. Задохнувшись от дыма, она деликатно закашлялась в кулак.
– Что ты здесь делаешь? – спросила Каролина. – Я думала, ты собираешься остаться в Кракове!
Лаканика уселась рядом с Каролиной и попыталась поправить косу, но пальцы прошли сквозь нее.
– Я думала, что смогу, – сказала она. – Я постаралась обосноваться там. Но я не смогла забыть свой луг.
– Это твой луг? – спросила Каролина. Когда они впервые встретились, Лаканика была оживленной и прекрасной, а это место совсем не было таким.
Аушвиц-Биркенау был местом, где умирали мечты.
– Он был моим, – сказала Лаканика. – Но теперь уже нет. Он теперь принадлежит призракам, и я больше не имею здесь силы. Я не могу вызывать цветение растений и рост деревьев. Я не могу никого вывести из тьмы.
– Пожалуйста, – попросила Каролина, – пожалуйста, скажи мне, куда все ушли. Кукольник попрощался со мной, и они забрали меня у него, но это неправильно. – Она снова заплакала, ведь она была слишком обессиленной, чтобы сопротивляться слезам.
– Немцы забрали всех людей из поезда в место, куда ни ты, ни я не можем за ними последовать, – мягко сказала Лаканика. – Мне тоже очень горько, что твой друг ушел.
Фея лугов подошла к Каролине и хотела ее обнять, но Каролина оттолкнула ее руки. Она не хотела утешения. Ей хотелось бежать изо всех сил, чтобы сбросить с себя горе, как змеи сбрасывают кожу.
Но бежать было некуда.
– Оставь меня в покое! – закричала Каролина. Она сорвала с головы платок и швырнула его в Лаканику. – От тебя никакого толку. Ты не смогла помочь людям из поезда и Кукольнику. И мне ты тоже не поможешь.
Платок прошел сквозь грудь Лаканики, не причинив никакого вреда, но она все же подчинилась приказу и медленно отплыла назад.
– Мне так жаль, – снова сказала она. – Я знаю, что твой волшебник сделал для этих детей. И духи Кракова тоже знают. Мы…
– Уходи, – сказала Каролина. – Если вы все знали, надо было помешать Брандту арестовать его и Джозефа. Они еще были бы здесь, если бы вы им помогли!
– Я хотела бы, чтобы было так, но у нас нет такой силы. Мы по большей части действуем во сне и в мечтах, – сказала Лаканика. – Но знай, что дети, которых вы спасли, в безопасности. Они никогда не увидят, во что превратился мой луг. Они все станут взрослыми, и некоторые родители даже смогут вернуться к ним в будущем.
Каролина хотела ей верить. Она думала, что взрослеть – это ужасно, пока не увидела, как шаг за шагом это происходит с Реной. Теперь ей казалось, что это самое важное на свете.
– Прости, что я кричала на тебя, – сказала Каролина. – Но мне так больно.
– Разбитое сердце болит больше всего на свете, – пояснила Лаканика.
– Но мое сердце не разбито, – возразила Каролина.
– Разве ты не чувствуешь? – спросила Лаканика.
Каролина хотела снова возразить, но не могла лгать, скрывая боль в груди. Там, где всегда было ее такое крепкое сердце, теперь стукнулись одна о другую его половинки.
– Как мне его починить? – спросила Каролина.
– Боюсь, что это невозможно, – сказала Лаканика. – Но со временем оно будет болеть все меньше. Его успокоят счастливые воспоминания, моя куколка.
Последние слова Лаканики прозвучали почти как вздох, и Каролина увидела, что она начинает дрожать, словно марево, и расплываться.
– Подожди, – сказала она. – А что мне теперь делать?
– Со временем за тобой кто-то придет, – сказала Лаканика.
– А потом? – спросила Каролина.
– А потом ты отправишься домой.
Глаза Лаканики закрылись, тело окончательно потеряло форму, и Каролина снова осталась в сарае одна.
* * *
Каролина не могла точно сказать, сколько времени пробыла здесь вместе с другими игрушками.
Зимой женщины, сортировавшие горы вещей и воспоминаний, прятались в сарае от холодного ветра. Летом они закатывали рукава, обнажая обожженные солнцем руки. Но в любое время года, сортируя вещи умерших, они приглушенными голосами обменивались слухами, стихами и рецептами.
Они клялись любить.
Они клялись мстить.
Они клялись помнить.
Каролина чувствовала, что ее время в мире людей тает, как песок в часах. Сначала клочками осы`пались ее волосы, ставшие из золотистых темно-серыми от пыли и грязи. Ее платье распустилось, словно за нити тянули невидимые руки. Ее деревянное лицо истрескалось и покоробилось от дождя и снега, которые попадали на него.
В минуты, когда Каролина больше не могла переносить столько горя, что окружало ее со всех сторон, она позволяла воспоминаниям перенести ее в прошлую жизнь в Кракове. Она чувствовала запах яблок в тесте, которые так любил жарить Кукольник, и слушала, как Джозеф играет на скрипке. Она представляла себя в любимом кукольном домике Рены и воображала, в какие игры они могли бы играть.
Однажды дверь в сарай распахнулась, и в него влетел Догода. Его облачные крылья медленно хлопали, вздымая волосы и юбки работавших женщин, хотя они его и не видели. Каролине захотелось, чтобы они увидели его: окружавшие их ужасы не тронули его цветочную корону – маленькое напоминание о красоте, которая когда-то была в этом мире и во многих других.