Неплохо. Умно. Приплёл приказ ответственного взрослого.

– Ответственность за что, Эллиот?

– Я думаю, она – на самом деле я знаю, что она – эм… выпила немного алкоголя. Ау-у-у-у-у!

Ох, ну спасибочки, Бойди. Огромное, здоровенное спасибо и сбоку бантик.

– Алкоголя? Ох, Эллиот, о нет-нет-нет.

Теперь я знаю, что из всех вещей, которые можно сказать ба, это, вероятно, худшая, учитывая, через что она прошла с моей мамой. Все краски сбежали с её лица, и она стоит, держа бутылочку гамамелиса, и трясёт головой.

– Мне очень жаль, миссис Ледерхед. Это было всего одно пиво. Оно ей даже не понравилось, а потом её стошнило, и моя мама уложила её спать.

– Где она его взяла? Это ты ей дал? – Ба с удвоенной энергией возобновляет своё лечение.

– Я не знаю, миссис Эл. Ау-у-у-у! Честно говоря, пила только она. Мы пили спрайт и фанту. Мне ужасно жаль. Я должен был остановить её. Уй-й-й-й!

«Хорошо, – думаю я, – я очень рада, что тебе больно». Это ж надо было соврать, будто я пила алкоголь. Начать с того, что алкоголь отвратительный. (Я никогда его не пила, но как-то понюхала вино – не думаю, что я вообще когда-нибудь стану это пить. Зачем вообще пить скисший фруктовый сок, а судя по всему, именно это вино из себя и представляет?) Кроме того, почему он выбирал именно это? Мог бы просто сказать, что я переела пиццы. Ну знаете, лишний кусок пеперони с грибами – и всё попросилось наружу, так что меня уложили спать.

Слишком богатое воображение, вот в чём проблема Бойди.

Ба уже достала пластырь и наклеивает его на покусанный зад Бойди.

– Что ж, честно говоря, Эллиот, я удивлена и разочарована. Я считала тебя гораздо более ответственным мальчиком. Хотя я ценю то, что ты зашёл и сообщил мне всё лично. Ладно, вот мы тебя и подлатали. Сейчас уже поздно, но утром я позвоню твоей матери. И скажи Этель, чтобы зашла сюда, прежде чем отправиться в школу.

Бойди – к моему огромному облегчению – натягивает штаны и ковыляет к задней двери.

Ба поворачивается спиной к нам обоим и убирает лекарства.

Бойди достаёт из кармана джинсов мобильник Джесмонда и демонстрирует его мне. Он указывает на него, потом на себя и рукой изображает, как стирает что-то.

Он собирается стереть данные с телефона Джесмонда. Хорошо. Это можно сделать без пароля. По сути, это единственное, что можно сделать без пароля: сбросить до заводских настроек, стирая всю сохранённую информацию.

Потом Бойди достаёт мой телефон, который я дала ему раньше, и кладёт его вне поле зрения ба, за тостер.

– Спасибо, миссис Ледерхед. И, эм… простите.

– До свидания, Эллиот. Захлопни заднюю дверь за собой.

И если я думала, что у меня было достаточно напряжения и волнений, от которых чуть сердце не останавливается, для одного дня, то, что происходит дальше, делает переполох у Найтов похожим на спокойный вечер перед телевизором за просмотром «Прогулок по стране с Робсоном Грином».

Я всё ещё на кухне, помните, пытаюсь не наступать на раненую ногу.

Я всё решила. Пора ввести ба в курс дела касательно моей невидимости.

Я смогу это доказать – я ведь невидимая.

Я как раз раздумываю, как ей лучше сказать: «Эй, ба, помнишь, я говорила тебе, что стала невидимой?» Но я всё ещё как-то… что? Стесняюсь? Нет, не стесняюсь, но…

В общем, это неважно, потому что ба начинает говорить с кем-то, кто, по всей видимости, находился всё это время в гостиной.

– Всё нормально. Он ушёл. Можешь выходить.

И он выходит. Молодой ухажёр ба, тип из фойе «Прайори Вью», выходит на кухню и говорит:

– Что там такое?

– Этель сегодня ночует у друга. Ей… ей не очень хорошо.

Это первый раз, когда мне удаётся хорошенько его рассмотреть после той первой встречи в пансионате.

– Придётся в другой раз, значит? – говорит он.

– Да. Может, ты мог бы прийти завтра?

Ухажёр улыбается: улыбка у него приятная.

– Без проблем. Наберёшь меня.

В последний раз, когда я его видела, он был одет элегантно: куртка, выглаженные брюки. Сейчас он просто в футболке и джинсах. К своему удивлению я обнаруживаю, что его руки сплошь покрыты татуировками, и это меня озадачивает. Ба категорически против наколок. Конечно же, она не может…

Потом мужчина поворачивается. Вверх по шее, выныривая из горловины футболки и устремляясь к линии роста волос, вьётся ещё одна татуировка. Приметная, легкоузнаваемая лоза плюща, которую я уже где-то видела.

Я громко ахаю, и они с ба оглядываются, но, вероятно, списывают всё друг на друга.

Как только эта мысль приходит мне в голову, всё встаёт на свои места.

Акцент. Никакой он не лондонский. Он новозеландский.

Всё, что я могу сделать – буквально: на это уходят ВСЕ мои усилия, – это не окликнуть мужчину: «Пап?»

Но я не должна забывать, что я голая и невидимая. Я не хочу, чтобы мой папа увидел меня – первый раз за десять лет – вот такой. Если вы улавливаете мою мысль.

Я слышу, как ба говорит у двери:

– Доброй ночи, Рик.

Я всё ещё стою на кухне, не шевельнув ни единым мускулом. Кажется, я даже не дышу. Сердце колотится с той же скоростью, с какой крутятся мысли в голове, и теперь я определённо не собираюсь заводить разговор о невидимости.

Ба возвращается выключить свет, прежде чем отправиться в постель. Цифровые часы на плите светятся синим. Сейчас 23:45.

Я несколько минут жду, пока ба уляжется, а потом так тихо, как только возможно, прокрадываюсь к себе и залезаю в кровать.

И тут мысль, которая маячила на периферии моего сознания, становится отчётливее: разве у меня не должно уже начаться покалывание по всему телу? Зуд, сопровождаемый головной болью, который предшествует возвращению моей видимости?

Пока что я пытаюсь отмахнуться от этой мысли. Я вымотана. Умственно и физически истощена. Кроме того, у меня появилась новая тема для размышлений.

Мой папа? Ричард Малкольм?

Я думаю об этом снова и снова. В перемене внешности ничего загадочного нет. Из человека с кривыми зубами, длинными и патлатыми рыжими волосами и здоровенной немытого вида бородой он превратился в опрятного, побритого мужчину, который мог бы быть учителем или… ну, кем угодно, но точно не рок-бунтарём. Различие поразительное, и я ни за что не поверила бы, если бы не татуировка.

Сидя в комнате, я тихонько открываю ноутбук и ищу в гугл-картинках Рика Малкольма.

Вот он: волосатый рокер.

Я увеличиваю одно фото, на котором он на сцене, а волосы у него отброшены назад, открывая татуировку на шее. Определённо та же самая.