Остается в рукописи также целый ряд других трудов, относящихся к истории Тимура, в том числе анонимный труд по всеобщей истории, составленный около 1412 года для одного из внуков Тимура, султана Искандера[201]. Этот труд, сохранившийся, насколько известно до сих пор, только в двух рукописях, находящихся в Лондоне и Ленинграде, цитируется в моем исследовании об Улугбеке[202] как «Аноним Искандера». Подобно Шереф ад-дину, автор писал в Фарсе, но был лучше знаком со среднеазиатскими преданиями, обычаями и взглядами. Этим сочинением, наравне с трудом Низам ад-дина Шами, пользовался Хафиз-и Абру при составлении своего обширного исторического труда, начатого в 1423 году для другого внука Тимура, Байсункара[203]. Полного экземпляра этого труда до сих пор не найдено; содержание той части, которая относится к царствованию Тимура, нам известно преимущественно по сочинению более позднего историка, Абд ар-Раззака Самарканди[204], доведенному до 1471 года.

Кроме этих и других сочинений на персидском языке упоминается еще хроника «Тарих-и хани» («История хана»), написанная по распоряжению Тимура уйгурскими бахши уйгурским алфавитом на уйгурском языке. Так говорит узбекский автор начала XVI века, по-видимому еще имевший в руках экземпляр этой книги. Под словом бахши в этом случае следует понимать, конечно, не буддийских жрецов, но составляющих документы, написанные уйгурским шрифтом, чиновников; мы знаем, что такие чиновники были не только у чагатайских ханов и Тимура, но также у потомков Тимура во второй половине XV века. По-видимому, в этой книге, как и в тех степных преданиях, которыми пользовались Аноним Искандера и Мухаммед-Хайдар, излагались не столько исторические рассказы, сколько легенды и эпические сказания. Очень вероятно, что уйгурскими секретарями Тимура была придумана легенда о том значении, которое будто бы имели в Средней Азии предки Тимура еще со времени Чингисхана и даже раньше.

Европейские ученые часто выражали сожаление об утрате «Истории четырех улусов», будто бы составленной внуком Тимура, Улугбеком, на персидском языке. Ссылки на это сочинение мы находим у Хондемира[205], историка XVI века; кроме того, автор, писавший, вероятно, также в XVI веке по-персидски в Мавераннахре (две рукописи этого труда находятся в Лондоне, по одной напечатан еще в 1839 году малоудовлетворительный английский перевод), называет свой труд сокращением труда Улугбека, хотя, несомненно, вносит в него и некоторые добавления. Но из слов Хондемира видно, что «История четырех улусов» в действительности была составлена не Улугбеком, а только от его имени и вообще воспроизводила труд Рашид ад-дина и введение к труду Низам ад-дина Шами с незначительными дополнениями. Утрата этого труда, таким образом, не составляет большой потери для науки.

Вообще нет основания полагать, чтобы среднеазиатская историография эпохи монголов и Тимуридов создала или могла создать такой труд, который мог бы быть поставлен наравне с трудом Рашид ад-дина. Вероятно, и в Средней Азии были известны те сказания монгольской «Золотой книги» (XIII век), которые, кроме Персии, получили литературную обработку в Китае; но сведений об использовании тех же сказаний в Средней Азии мы не имеем. Яркие картины кочевой жизни, казалось бы, должны были обеспечить труду Рашид ад-дина популярность среди тюркских народностей, но, по-видимому, эта сторона его труда была оценена среди западных тюрок, в Малой Азии, раньше, чем в Туркестане. В Туркестане труд Рашид ад-дина вместе с историей Тимура Шереф ад-дина Иезди был переведен на тюркский язык только в начале XVI века для узбекского хана Кучкунджи[206]; в Малой Азии уже в XV веке труд Рашид ад-дина был в широкой степени использован для «Истории сельджукского дома», написанной (некоторые части этого труда были только переводом персидских трудов Равенди[207] и Ибн Биби[208]) для тюркского султана Мурада II[209](1421–1451). Между прочим, автор воспользовался приведенными у Рашид ад-дина изречениями Чингисхана, перевел их на тюркский язык и смело приписал их мифическому предку своего народа Огуз-хану. Одним из тюркских ученых было высказано предположение, что здесь отразилось подлинное тюркское законодательство, которому будто бы подражал Чингисхан, но из сопоставления персидского текста с тюркским ясно видно, что подлинником является первый, переводом — второй. В одном месте тюркский автор читал в персидской рукописи «собака» вместо «камень», вследствие чего в тюркском тексте вместо упавшего в воду камня говорится об упавшей в воду собаке.

Сопоставление сведений Рашид ад-дина с тем, что рассказывали в Туркестане в XIV и XV веках о событиях XIII века, ясно показывает, что эти рассказы не основывались ни на каких действительных происшествиях и только придумывались для того, чтобы объяснить и оправдать фактически установившееся положение. Это происходило одинаково в государстве Тимура и в отделившихся от Мавераннахра восточных областях. Тимур происходил из отюреченного монгольского племени барлас (по-монгольски «барулас»), владевшего местностью по Кашкадарье. Мы знаем от Рашид ад-дина, что одним из эмиров Чагатая был Карачар из рода барлас, считавшийся потом предком Тимура; но ни о Карачаре, ни о его ближайших потомках не говорится у Рашид ад-дина, чтобы они принимали сколько-нибудь выдающееся участие в управлении государством; между тем предание, как оно сложилось при Тимуре, говорит о Карачаре и его потомках как о таких же полновластных правителях чагатайского государства, каким потом был Тимур. Эта власть будто бы основывалась на письменном договоре, впервые заключенном еще между прадедом Чингисхана Кабул-ханом[210] и его братом Качули, предком Карачара, и потом возобновлявшемся несколько раз; говорится даже о письменном документе, будто бы исчезнувшем во время смут XIV века. Таким же образом представители другого отюреченного монгольского племени, дуглатов, владевшие в середине XIV века обширной областью, заключавшей в себе, кроме Китайского Туркестана, Фергану и южную часть Семиречья до Иссык-Куля, утверждали, что их предок Уртубу[211] получил эту область еще от Чагатая; между тем Рашид ад-дин говорит о племени дуглат, что среди его представителей вплоть до времени самого Рашид ад-дина не было никого, кто бы достиг почета и славы.