— Эвакуировали не только выдающихся танцовщиц, но и преподавателей балетной школы с ученицами.

До конца войны она оставалась в Перми.

— Я станцевала там больше партий, куда больше, чем если бы мы остались в Ленинграде. Мы были так далеко от дома… А потом все закончилось. Нас вернули в Ленинград. Помню, как я стояла и смотрела на руины театра… словно это был мой собственный дом…

Сердце Нины заныло от мысли, что пришлось бы Вере вынести, окажись она не настолько счастливой и останься в Ленинграде. Она слышала рассказы о голодной смерти, о трупах на улицах и поседевших детях.

— Я жила в Ленинграде с десяти лет, — сказала Вера, — и считала этот город своим домом. Балетная школа при Кировке[26]набирала учениц, и я решила попробовать. Меня ведь уже принимали в хореографическое училище перед переездом из Москвы. К тому же тетя и дядя не горели желанием кормить меня и заботиться обо мне.

— Тетя и дядя? — с удивлением переспросил Герш.

— После того что случилось с родителями, меня отправили к ним.

Нинины глаза округлились от удивления. Герш лишь кивнул, давая понять, что догадывается о том, что «случилось» с ее родителями. Вера отвернулась, показывая, что хочет избежать расспросов.

— Я жила при училище, и школа стала моим домом, моей семьей. Я помню, как отбирали лучших для участия в балетной интермедии между двумя актами. Я танцевала Королеву пик.

Вера вытянула ноги на диване и немного согнула их в коленях. Ткань юбки натянулась, подчеркнув сильные мышцы.

— По пятницам у нас был банный день, — с мечтательным видом сказала она.

Обхватив руками колени, Вера посмотрела Гершу прямо в глаза.

И Нина вспомнила чувство полного доверия, которое испытала по отношению к Виктору в первый вечер их знакомства.

— Кировка стала моим домом, — глядя на Герша, сказала Вера.

— Но ты все же уехала оттуда.

— Большой театр — самый лучший театр в мире. Как я могла отказаться?

Нинино сердце тревожно екнуло. Ей показалось, что все не так просто. Скорее, это отговорка, чем настоящая причина приезда Веры в Москву.

Виктор перестал играть. В комнате настала внезапная тишина. Герш взял сигарету и вдруг замер, глядя куда-то в сторону. Брови его удивленно приподнялись. Потом он с деланной веселостью указал пальцем на противоположный угол комнаты, где на полу лежала небольшая кучка пыли, похожая на муравейник.

— Это цемент, а не пыль, — объяснил Герш.

Ведя пальцем вверх, он указал на маленькое темное отверстие, появившееся в потолке. Потом прикурил с таким видом, что случившееся не имеет никакого значения.

— Дыра? — прошептала Вера.

Она была настолько мала, что казалась нарисованной.

— Свежепросверленная, — произнес Герш с таким видом, словно это было частью игры.

Нина испугалась.

— А ты думал, они будут подметать после себя? — спросил Виктор.

Он тоже закурил.

— Дело не в этом, — тихо ответил Герш. — Они хотят, чтобы мы знали о прослушивании.

«Но что они хотят услышать?» — промелькнуло в голове Нины. Никто пока не произнес ничего предосудительного, не сделал ничего противозаконного, не говоря уже о том, что игра на пианино заглушала разговор. Вера смотрела на дырку в потолке со смешанным чувством беспокойства и уважения к власти.

Виктор слегка повернул голову и выпустил изо рта струйку дыма.

— Ты собираешься подмести?

— Может, они еще намусорят, — сказал Герш, — тогда я начну собирать коллекцию цемента.

Добродушное подшучивание мужчин не обмануло Нину. Ясно как день, что Герш — в черном списке. Со всех сторон звучали обличительные речи о людях одного с Аароном происхождения. Недели не проходило без ареста видного представителя еврейской интеллигенции или роспуска какой-нибудь еврейской организации. Вот и ответ на вопрос, почему Зоя сегодня вечером не с Гершем. Такая женщина вряд ли захочет поддерживать с ним близкие отношения. Но эти чудесные шоколадки…

Герш сменил Виктора за пианино и заиграл мазурку Глинки. Наблюдая за тем, как он играет, Нина успокоилась. Аарон относился к той категории музыкантов, которые, оказавшись в своей стихии, преображаются. Его цинизм уступил место чувственности. Сейчас Герш казался сильнее, чем был на самом деле, полным страсти и пыла. Нина замечала за ним подобную метаморфозу и раньше. Эта черта была общей для них: прямо-таки физическая, первобытная связь со звуком и ритмом.

Верины большие темные глаза наблюдали за игрой Герша. Виктор весь подался вперед. Нина по поведению мужа видела, что он страстно желает притвориться: просверленная в потолке дырка — пустяк. В конце концов, если Герш ничего противозаконного не делает, то какая разница, что они могут услышать или увидеть?

Герш играл довольно долго. Мужчины много курили, заполняя комнату клубящимся туманом табачного дыма. Пепел падал на пол подобно цементной пыли. Их всех, чувствовала Нина, окутывала аура любви — любви между нею и Виктором, Виктором и Гершем, а теперь еще между Гершем и Верой. Они задержались там допоздна, попивая чай из дешевого металлического самовара. Никто из них не хотел, чтобы эта ночь заканчивалась.

Наступило утро. Время прощаться.

Лот № 41

Украшенная бриллиантами шляпная булавка из перегородчатой эмали в виде бабочки. Стиль ар-нуво[27]. Крылья из перегородчатой эмали. По краям — укрепленные на подвижных соединениях «бутончики роз», вырезанные из алмазов. Покрытая зеленой глазурью головка и туловище бабочки украшены европейскими алмазами. Вырезанные из металла ножки. Покрытая сверху серебром и платиной оправа из золота (проба — 18 каратов). Размеры — 3 1/2 на 2 1/2 дюйма. Цена — $ 10.000—15.000.

Примечание. Похожий экземпляр работы Эжена Феларте был продан с аукциона в сентябре 1990 года. Смотреть: Драгоценности, галереи «Беллера», аукцион № 1462, лот № 326.

Был понедельник. В сумерках раннего утра снежная буря, зародившись за городом, обрушилась на Коммонвэлс-авеню. Снежинки падали подобно кружевному тюлю. Обещали, что ко вторнику пурга побьет все бостонские метеорологические рекорды. Григорий приехал на кафедру позже обычного, задержавшись, как и другие преподаватели, из-за снегопада.

Они с Эвелиной не разговаривали с пятницы. Сидя за столом, Григорий читал купленную в киоске газету — даже его почтальон не смог пробиться через снежные сугробы — и тщетно старался убедить себя, что все в порядке, что он просто не привык к свиданиям, что дело не в Эвелине, что… Но потом он вспоминал, как попрощался с ней, а она кивнула в ответ и закрыла дверь, словно признавая его ничтожество.