– Какая-то абстракция. Не знаю, какое отношение ко мне…

– Наоборот, это всегда очень конкретная вещь. Это всегда конкретные люди, которые знают, что делать. Даже тогда, когда страна в развале, когда законы не действуют, а люди друг друга не любят, реальная власть все равно осуществляется. Не существует никакого безвластия. Никогда. Мир всегда поделен. Колос, который вырастает в поле, всегда кому-то уже принадлежит. Вот и человеку необходимо чему-то принадлежать, знать, на каком поле он растет, быть вписанным в понятную схему. Пускай в ней все воруют, пускай детей едят – нормально, это приемлемо, потому что человек – животное социальное. И раз общества другого нет – что тут поделаешь: ты как бы ни в чем не виноват – времена виноваты, с них и спрашивайте, верно?

– Да, удобно, – усмехнулся Сева.

– Именно.

– Я не очень многое понимаю про наши времена. Мне сравнивать не с чем.

– Двадцать лет назад ответы на главные вопросы были другие. Теперь коллективизьму, – Руслан как-то скривился на этом слове, – народ понимать не хочет. Поэтому семья, круг друзей, рабочий коллектив, гражданское общество – всего этого больше нет. Одинокий человек работает, чтобы зарабатывать деньги на то, чтобы не сдохнуть или позволить себе радости. А раньше он таким образом встраивался в общество, и оно могло с него спросить, могло судить, могло издеваться над ним. А теперь – попробуй влезть в мою частную жизнь. Никто никому ничего не должен. Но это только половина картины. Вторая половина состоит в том, что в одиночестве человек превращается в мразь, ничтожество, воняющее от страха. И эти индивидуумы в какой-то момент понимают, что хотят только одного – чтобы ты вогнал их, мятущихся, в узкую бетонную колею, чтобы помог им отрезать лишнее, чтобы усек их душу до состояния простейшего образования, обрубка, у которого, однако, появляется шанс на выживание. Власть – вот эта самая колея. Причем не просто власть, а – реальная власть, Всеволод. Знаешь, в чем отличие реальной власти от так называемой?

– Не думал об этом.

– Можно жить в государстве и не знать значения слова «государство». Можно вырыть прекрасный судоходный канал, но им будет почти некому пользоваться. С такой властью можно и разминуться. А реальную никак не проскочишь. Это та рука, с которой ты кормишься. Есть у тебя такая рука?

– Я учусь на бюджетном месте и живу в общежитии университета.

– У тебя очень предметное и правильное понимание того, что такое государство. Будут тебе говорить что-то другое – не верь. Но есть проблема – ничего завидного сейчас государство дать не может. Все, что оно может сейчас дать, – это убожество.

– В Волгодонске мы десять лет жили впятером в гостинке, которую дал нам жэк. Там было теснее.

– Поверь, это временное ощущение. И то, что ты едешь за тридевять земель, только подтверждает это. Тебе уже тесно. И то, что ты мне говорил о всеобщей потере смысла, – разве не про то же? Ты чувствуешь это убожество. Тебе надо больше.

– Пожалуй. Только вы так жестко формулируете.

– Мне тоже надо больше. И я в своем желании зашел гораздо дальше, чем ты. Мне недостаточно того, что мне может в этой стране дать государство. Более того, я допускаю, что во всем этом государстве нет почти ничего, кроме нескольких газовых и нефтяных скважин, что могло бы меня удовлетворить, если бы мне досталось. Мне нужны такие блага, которых здесь никогда не было! И я могу только взять всю эту безликую массу индивидуальностей и сделать им предложение. И они мне пророют мой личный судоходный канал. И будут счастливы от того, что я вернул смысл их существованию.

Руслан был привычно удовлетворен тем, как у него складывалась картинка, он недаром считал себя профессионалом. А Сева старался ничего не пропустить. И прежде всего не пропустить момента, где он прозевал подмену, которую почувствовал сразу.

– Я бы не хотел жить в вашем обществе. Не хотел бы быть в нем даже вами, – вдруг со всей определенностью сказал он. – Блага, может быть, и другие, а ячейки для людей все те же – узкие и тесные. А как вернуть смысл тому, кто в них живет?

Руслан входил в состояние, когда важнее переспорить, чем найти решение.

– Вопрос сформулирован верно, Всеволод. Но ты упускаешь одно обстоятельство. Ты думаешь, что положение дел ненормально. А реальность в том, что всех все устраивает.

Руслан замолчал с явным провокативным умыслом. Своим молчанием он подталкивал Севу к реакции, он знал, какой она должна быть.

– Почему вы так решили?

– А как ты докажешь, что это не так?! – это явно был его конек. – Как объяснить то, что ты их кормишь сеном три раза в день – и им достаточно? Жизнь – скотская, но – им достаточно! Они боятся, что им сено два раза в день станут давать. Мужики готовы в день трехлитровый баллон спермы сдавать – лишь бы им три раза в день сено давали. Кто заставляет?

– Мне кажется, так можно сказать и об учителе, который просто работает учителем.

– Уточнение: так можно сказать об учителе, который работает учителем в ситуации, когда эта работа не дает ему возможности продолжать существование. Это все равно, что целый народ в определенную эпоху начинает думать, что самоубийство не такой уж плохой вариант. Его даже не нужно совершать – все произойдет само собой! – Руслан уже почти орал. – Это что, очень достойно – умереть учителем? Кто ему сказал, что он учитель? Может, он все-таки человек, а не учитель? И что в таком случае сделал человек ради того, чтобы спасти этого учителя? Почему он ничего не делает? У тебя есть объяснение этому, Всеволод?

– Я не знаю… я не додумал…

– Тогда послушай того, кто додумал. Они боятся. Боятся – вот и все. И от них воняет этим страхом… У нас тут давеча мир рухнул, Всеволод. Говорю тебе как человеку, которому не с чем сравнить, – он снизил обороты и говорил теперь довольно тихо и даже беззаботно. – Куда ни кинься, ничего нет. Даже царь бухает. Учителю не до учебы – он готовится к своей кончине. Ему насрать, сделал ученик пятого класса уроки или нет, потому что дальше – только смерть. Под моим началом работает тысяч восемь таких учителей.

– Но ведь для вас это не так?

– Для меня это не так. Я считаю, что, если закона нет, первое, что нужно сделать, – установить его. Пускай это будет очень плохой и несправедливый закон – например, закон, который делит людей на волков и овец, – но это лучше, чем никакого закона. И если я ничего не могу выдумать умнее, я все равно буду судить и карать за несоблюдение своего несовершенного закона.

– Как вы отличите волка от овцы? По запаху?

– На самом деле это неважно. Но если ты интересуешься, то я тебе скажу, что мне достаточно полчаса послушать, что и как человек говорит.

– Так чем вы занимаетесь? Если не секрет.

Руслан помолчал.

– Это называется антикризисный менеджер. Я один из учредителей влиятельной бизнес-группы, интересы которой сосредоточены в самых разных сферах – от тяжелой промышленности и строительства до ресторанов и ломбардов. И в разных регионах. Когда новое предприятие попадает в зону нашего влияния, я еду туда и за короткое время делаю его эффективным. Сегодня я еду из Москвы в Петербург, а завтра могу быть между Казанью и Уфой.