Камыши отделяли берег, который слегка поднимался в гору, от озера.

– Да. – Марк вдохнул влажный лесной воздух. – Я больше не доверяю своим воспоминаниям.

Он вкратце рассказал, что с ним случилось, и описал последние события в подвале его бывшего дома.

– И? Что вы думаете? Я сошел с ума?

Хаберланд остановился и посмотрел вслед Тарзану, который снова пытался пробраться через камыши к озеру, но то и дело отступал, потому что стебли кололи ему морду.

– Вы сомневаетесь в себе. Как правило, сумасшедшие этого не делают. Зато обычно пытаются оправдать свое невменяемое состояние надуманными теориями. Как Эмма, например.

Марк посмотрел ему в лицо. У обоих изо рта шел пар.

– Вы считаете ее больной?

– Так быстро ставит диагноз только шарлатан. Но в отличие от вас, фрау Людвиг не задается ключевым вопросом.

– Сошла ли я с ума?

Хаберланд кивнул.

– Когда вы спали, я долго разговаривал с ней. Эмма была беспокойной, суетливой, она ищет и видит лишь те доказательства, которые подтверждают ее теорию заговора.

– То есть вы считаете, что у нее паранойя?

– А вы нет?

Они прошли мимо скамейки, которая знавала и лучшие времена. Спинка сгнила, да и сиденье вряд ли могло выдержать большую нагрузку. Хаберланд поставил на нее ногу и счистил с подошвы прилипшие листья.

– Предположим, вы абсолютно здоровы, Марк, – помимо ваших телесных ран и потухших глаз, которые меня очень беспокоят, – но, по крайней мере, у вас нет психосоматического расстройства. Дом, озеро, лес – все реально, и мы оба действительно ведем этот разговор. Как бы вы тогда объяснили все произошедшее?

Тарзан присоединился к ним. Лишь сейчас Марк заметил, что пес старался не ступать на одну из задних лап.

– Может, мне уже когда-то стирали память? – предположил он. – Может, в первый раз что-то пошло не так, и я вспоминаю факты из своей прежней жизни?

– Возможно. – Хаберланд с сомнением приподнял уголки губ. – Или же все с точностью до наоборот.

Он наклонился и бросил палку в направлении, откуда они пришли. Тарзан лишь устало посмотрел ей вслед.

– Что вы имеете в виду? – спросил Марк.

– Не люблю об этом говорить, но и у меня однажды была почти полная амнезия. Потеря памяти, вызванная травмой, которую я во что бы то ни стало хотел забыть. – Профессор снова потер запястья. – Путь, который мне пришлось пройти, чтобы вернуть память, был ужасным. Но он меня кое-чему научил.

– Чему же?

– Что правда зачастую абсолютно не соответствует нашим представлениям.

Он развернулся и последовал за своим псом, который потрусил домой. Марк немного помедлил, а затем догнал профессора.

– Вы боитесь, что ваша память подверглась манипуляциям. Что ее стерли. Возможно, даже повторно, – сказал Хаберланд, не глядя на него. – А что, если ее стирают в эту секунду? В данный момент?

Марка пробила дрожь.

– Как это возможно?

– Ну, я не уверен, как клиника Бляйбтроя старается вызывать у своих пациентов искусственную амнезию. До сих пор потеря памяти всегда была побочным явлением. Но я могу представить себе, что они подвергают пробандов шоковой терапии. А разве не это с вами сейчас происходит? Травматические события, одно за другим?

– Но зачем кому-то делать со мной такое?

Они подошли к домику. За верандой слышались голоса, вероятно Эммы и Бенни, которые преодолели себя и вступили в разговор.

– Чтобы заставить вас что-то забыть. Вопрос – что?

Марк закрыл глаза и вспомнил один эпизод сна, от которого только что очнулся.

«Я жалею, что ты об этом узнал. По крайней мере, так рано».

– Я не знаю, – честно ответил он.

– Тогда попытайтесь это вспомнить. – Профессор остановился и пристально посмотрел на него. – Вспомните то, что вы хотите забыть!

– Но как, как мне?..

Часы на запястье Марка зажужжали. Он сунул руку в карман куртки, потом ударил ладонью по лбу.

– Что такое? – спросил Хаберланд. Казалось, пес тоже вопросительно посмотрел на Марка.

– Мне нужно принять таблетки, но они лежат в бардачке в моей машине.

– Какие таблетки?

Марк коснулся повязки на затылке.

– Ах да. – Хаберланд шагнул ему за спину. – Хорошо, что вы сказали.

– Что?

– Когда я осматривал вашу голову, стараясь отыскать внешние повреждения, позволил себе поменять повязку. Зачем вы ее носите?

– У меня в шее осколок.

Профессор недоверчиво поднял брови:

– Вы уверены?

– Конечно. Эй, что вы делаете?

Марк не успел и глазом моргнуть, как пожилой мужчина одним движением оторвал пластырь, который удерживал повязку на ране.

– Хотя вы и не видите, но можете потрогать.

«Зачем? Константин сказал мне, что рана должна оставаться стерильной».

– Ну же. – Хаберланд сам провел рукой, и Марк вздрогнул. Не от боли, а потому что совсем ничего не почувствовал. Ничего, кроме голой здоровой кожи.

– У вас там нет никакой раны, – подтвердил Хаберланд его жуткие ощущения.

Никакого осколка.

– И не похоже, что она когда-либо была.

Снег пошел без предупреждения. Он был слишком нежным и воздушным, чтобы остаться лежать на земле, но Хаберланд дал им на прощание совет – как можно быстрее покинуть лес. Арендованный автомобиль с летней резиной, на котором Бенни привез их сюда, застрянет на узких дорожках, как только снег станет более плотным. А этого стоило опасаться, если верить профессору, который, прощаясь, еще сильнее потирал свои запястья, чем в начале их беседы.

Марк не мог объяснить эту метеочувствительность, но действительно через несколько метров Бенни пришлось включить ближний свет и дворники. Спустя десять минут возникло впечатление, что машина оторвалась от покрытой листвой земли и пробивалась через густое облако высоко над Берлином.

– О чем ты так долго разговаривал с профессором? – спросил Бенни, барабаня пальцами по рулю. Его голос звучал озабоченно и недоверчиво.

– Не волнуйся, я не узнал о тебе ничего нового.

Затем он рассказал брату о загадочном открытии, которое было сделано во время прогулки.

– Никакого осколка? – удивился Бенни.

– Никакого осколка, – подтвердил Марк и повернулся, чтобы Бенни мог видеть его затылок. – К тому же он сказал, что при таком осколке мне прописали бы не подавляющие иммунитет препараты, а антибиотики, чтобы избежать воспаления.