Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да вот… – секундное замешательство – рассказывать или нет – сменяется желанием поделиться странным посланием, может, Провальский сумеет разглядеть то, чего я не замечаю. – Письмо пришло какое-то странное, похоже на розыгрыш…
Договорить я не успеваю, Валентин перебивает, и голос его теперь звучит виновато.
– Юль, только не сердись… – что ж, начало мне уже не нравится, и, не сдержавшись, перебиваю:
– Так это ты так по-дурацки пошутил?!
Я готова разрыдаться и бросить трубку, но Провальский спешит меня успокоить:
– Нет, Юль, честно, это не я, и это не шутка…
Вот теперь я вся внимание.
– Я хотел как лучше, ты ж так переживаешь из-за этих своих курсов, вот я и подумал… В Германии хорошие институты, да и вообще там ты сможешь спокойно учиться, не боясь, что кто-то… тебе навредит.
– Так это письмо… оно пришло по твоей протекции? – не могу поверить, что Провальский без спроса влез в мою жизнь. Даже не посоветовался!
– Нет, нет, что ты… – начинает оправдываться так называемый отец, наверняка прикрываясь той самой «отцовской» заботой. – Никакой протекции! Я просто переслал твой сценарий одному знакомому, у которого знакомый преподаёт в киношколе. Он пришёл в восторг и сказал, что ты должна у них учиться. Так что приглашение – это исключительно их инициатива.
– Но ты отправил, даже не спросив у меня! – и это главная претензия. Я ненавижу, когда решения, связанные с моей жизнью, принимают без моего ведома и участия. Не ожидала, что Провальский начнёт действовать за моей спиной, прикрываясь заботой о моём благополучии.
Хочется накричать на него и послать подальше, но я просто обрываю связь.
Я так и знала, что чудес не бывает, и это приглашение нарисовалось не само по себе. Разумеется, я никуда не поеду. В следующем году восстановлюсь на библиотечное дело, правда, придётся перевестись на заочное, потому что пора уже искать работу. Хватит сидеть на шее у родителей.
Когда принимаю решение, невидимый камень тяжёлым грузом ложится на сердце. Но, главное, что дальнейший путь обозначен. Пусть пока лишь пунктирной линией, но, если придерживаться курса и никуда не сворачивать, рано или поздно я вновь обрету внутреннее спокойствие. Смогу радоваться жизни. И тугой узел, который мешает дышать полной грудью, наконец развяжется. Может быть. Когда-нибудь. Потом.
Новый год проходит суматошно. Я стараюсь не показывать своих сомнений и переживаний. Приглашение в Берлин я сразу же удаляю. Потом восстанавливаю. Снова удаляю. И восстанавливаю опять. Перечитываю его снова и снова. И никак не могу решить, что же мне делать.
С Валентином я больше не разговаривала. Поначалу он звонил мне по несколько раз в день, но я каждый раз сбрасывала. И он, кажется, успокоился и смирился с тем, что я больше ему не доверяю и не хочу общаться.
В общем, я закрываюсь в своём маленьком мирке, куда есть ход только самым близким. И практически не выхожу из дома, за исключением походов в магазин с родителями и прогулок с Джеком.
Второго января близнецы уезжают к бабушке в Краснодар, и в доме становится совсем тихо. Я редко выхожу из комнаты, но в какой-то из дней начинаю замечать, что родители о чём-то спорят между собой, тут же умолкая, едва видят меня.
Не знаю, что у них на уме, но старательно делаю вид, что мне всё равно. Что бы они ни задумали, наверняка это будет продиктовано «лучшими побуждениями». Но всё равно готовлюсь защищаться. Хоть я и люблю маму с папой, но решать за меня никому не позволю.
И в один прекрасный день, накануне рождества, я спускаюсь к завтраку и по наступившей тишине понимаю – момент настал.
– Юля, мы с отцом посовещались и решили, что ты должна принять приглашение, – мама начинает с места в карьер, а я давлюсь кофе и надсадно кашляю.
– Тамара! – укоризненно произносит Виктор, подходит ко мне и начинает хлопать по спине, дожидаясь, когда приступ кашля пройдёт. – Ну как ты?
Я киваю головой, показывая. Что всё в порядке. И выслушиваю его признание.
Оказывается, когда я перестала общаться с Провальским, он позвонил отчиму, и они, как мужчины, поговорили между собой и решили, что для меня лучше. Затем Виктор обработал мою мать. И теперь эта неожиданная коалиция наступает на меня по всем фронтам.
Я чувствую себя преданной со всех сторон.
– Почему не спросили у меня, чего я хочу? – откладываю вилку в сторону, потому что омлет уже больше не кажется таким аппетитным.
– Юля… – мама передвигает стул и садится рядом со мной, берёт меня за руку и проникновенно смотрит в глаза. Я вижу её чувства – тревога за меня, волнение и безграничная любовь. Это пробирает насквозь, к глазам поступают слёзы. Уже не хочется ершиться и отмахиваться от любого предложения. – Ни мне, ни Виктору не нравится, что Провальский вдруг возник у нас на горизонте. Но он твой отец. И этого не исправить. Поначалу я тоже на него злилась, но теперь вижу, что он хочет помочь. Он действительно волнуется за тебя. Валентин объяснил нам ситуацию и поклялся, что никак не влиял на руководство академии. Им понравилась твоя работа, и они хотят пригласить тебя, чтобы ты познакомилась с преподавателями, их программой и сама приняла взвешенное решение.
– И мы не станем на тебя давить, да, Тома? – вмешивается Виктор. И мать улыбается.
– Да, мы не станем на тебя давить. Ты сама решишь.
– Валентин объяснил, что в Москве на тебя взъелось какое-то влиятельное семейство. Он говорит, что уже решил проблему с ними, но беспокоится, что в России подобное может снова произойти. – так, а откуда Провальский об этом знает? Нужно будет с ним побеседовать по этому поводу. И как это он решил проблему?
– А в Германии он будет рядом с тобой, – продолжает отец, – и сможет позаботиться в случае чего. Конечно, жаль, что я сам не могу ТАК тебя защищать, но Валентин кажется мне разумным мужиком. Он не даст тебя в обиду, дочь.
Я смотрю на Виктора, затем перевожу взгляд на маму, затем снова на отчима и наконец признаюсь.
– Я боюсь, понимаете?
Они синхронно качают головами. Приходится пояснить:
– Боюсь, что опять ничего не получится. Я ведь этого просто не выдержу. Понимаете?
Против воли слёзы сами начинают скатываться по моим щекам. Мама крепко обнимает меня. А спустя мгновение к ней
