Она не имела представления, как вызволить Бетти, но в еще меньшей степени она представляла, как помочь Себастьяну. Это было самое важное, именно это ей и предстояло сделать. А она тут теряет драгоценное время!..

Дженнсен сердито вытерла слезы с лица, а затем приставила руку козырьком ко лбу, защищаясь от солнца. Она долго находилась во дворце, и скорее всего уже близился вечер. Приняв в расчет положение солнца на небе в это время года, она сообразила, где находится запад. Будь с ней Расти, можно было бы передвигаться быстрей. А были бы деньги, можно было бы нанять или купить другую лошадь…

Впрочем, какой смысл тосковать по тому, чего не вернуть. Придется собраться с силами и идти пешком…

— Спасибо за вино, — сказала Дженнсен светловолосому торговцу, который нервно суетился у прилавка, не переставая смотреть на нее.

— Не за что, — сказал он, опуская глаза.

Она двинулась прочь, и тут торговец, похоже, набрался храбрости.

— Подождите! — Он вышел из-за прилавка и взял Дженнсен за руку. — Что вы намерены делать?

— У меня нет выбора. Надо идти. От моего похода к дому Алтеи зависит жизнь человека.

— Что это за человек? Что могло случиться, чтобы его жизнь зависела от колдуньи Алтеи?

Дженнсен взглянула мужчине прямо в небесно-голубые глаза и осторожно высвободила руку. Этот крупный и сильный человек, с мощной челюстью и крепкими мускулами, напоминал ей людей, которые убили мать.

— Прошу прощения, но я не могу говорить об этом.

Дженнсен придержала капюшон у горла, защищаясь от налетевшего холодного ветра, и снова отправилась в путь. Однако не успела она сделать и дюжины шагов, как мужчина в два прыжка нагнал ее и снова осторожно взял за руку.

— Послушайте, — сказал он тихо, когда она нахмурилась, — у вас ведь нет никаких припасов?

Дженнсен нахмурилась еще больше и с трудом подавила слезы, понимая всю отчаянность своего положения.

— Все пропало вместе с нашими лошадьми. Все теперь у колбасницы. Кроме моих денег — они у карманника.

— Значит, у вас вообще ничего нет. — Это был не вопрос.

— У меня есть я, и я знаю, что должна делать.

— И вы намерены отправиться к Алтее, зимой, пешком, без пищи?

— Я прожила в лесу всю свою жизнь. Я справлюсь.

Дженнсен попыталась выдернуть руку, но он не отпустил.

— Наверное, так оно и есть, да только Азритские равнины — это не леса. Там не из чего сделать укрытие. Нет ни хворостинки, чтобы разжечь костер. Когда солнце сядет, станет холодно, как в сердце у Владетеля. У вас ничего нет. Чем вы собираетесь питаться?

На этот раз она все-таки вырвала руку:

— У меня нет выбора. Вы можете не понять это, но существуют вещи, которые ты просто обязан делать, даже если будет риск для твоей жизни. Иначе просто нет смысла жить.

И прежде, чем он смог остановить ее снова, Дженнсен рванулась вперед и растворилась в потоке людей, движущихся меж прилавками. Она проталкивалась сквозь толпу, проходила мимо людей, которые продавали еду и питье. Глядя на прилавки, она вспомнила, что ела сегодня всего один раз — колбасу утром. Однако мысль о том, что Себастьян и вовсе может не дожить до своей следующей еды, заставила ее прибавить шагу.

Она свернула в первый же ведущий на запад проход между прилавками. Южное зимнее солнце светило ей с левой стороны, и она вспоминала тот солнечный свет во дворце, во время молитвы, свет, который так был похож на материнские объятия.

Дженнсен пробиралась сквозь толпу на рыночной площади, представляя себе, что проходит между деревьями в лесу, где она чувствовала себя как дома. Именно там ей хотелось бы сейчас очутиться, в тихом родном лесу, вместе с матерью смотреть на Бетти, мирно пощипывающую молодые побеги… Некоторые люди бросали любопытствующие взгляды в сторону Дженнсен, но она шла быстрым шагом, не поднимая головы.

Ей не было дела до окружающих — она ужасно беспокоилась за Бетти. Колбаснице Ирме требовалось козлиное мясо. Она определенно хотела убить Бетти. Бедная козочка, наверное, была напугана тем, что ее забрала какая-то незнакомая женщина. Но сколь бы Дженнсен ни была обеспокоена судьбой Бетти, желание найти и вернуть козу было на втором плане. Прежде всего надо спасти Себастьяна.

Все вокруг напоминало ей, что она голодна. Люди готовили себе на кострах, разведенных из дров, которые они явно принесли сюда с собой. На сковородках скворчало масло с чесноком и специями. В воздухе витал запах жарящегося мяса. От этих чудесных запахов кружилась голова и сосало под ложечкой.

Но как только возникали мысли о пище, Дженнсен думала о Себастьяне. Каждый момент промедления с ее стороны мог означать для него еще один удар плетью, еще одно ранение ножом, еще одну сломанную кость… Еще один миг мучений. Не удивительно, что он пришел сюда с тем, чтобы помочь в борьбе против Д’Хары.

А потом еще более ужасающая мысль потрясла ее: она вспомнила морд-сит. Где бы ни доводилось Дженнсен с матерью странствовать, никого люди не боялись так сильно, как этих морд-сит. Их способность причинять боль и страдания вошла в легенды. Говорили, что по эту сторону от руки Владетеля любая морд-сит не имела себе равных.

Что если д’харианцы привлекут к пыткам одну из этих женщин? Пусть даже Себастьян и не обладает искусством колдовства, для них это не имеет значения. Человек далекий от магии, как Себастьян, для любой морд-сит окажется коротким кровавым развлечением…

Толпы людей все редели, и скоро Дженнсен достигла границы рынка. Она подошла к последней лавчонке, где торговал долговязый человек, продававший кожаную упряжь и подержанные принадлежности для повозок. Весь товар был навален на телегу, за которой уже простиралось открытое безлюдное пространство. Бесконечная вереница людей двигалась по дороге на юг. Вдали были видны проселки, ответвляющиеся на юго-запад и юго-восток. Ни одна дорога не вела на запад.

Несколько человек взглянули на Дженнсен, когда она отправилась в ту сторону, куда клонилось солнце. Однако никто за ней не последовал, и Дженнсен почувствовала облечение, когда поняла, что осталась одна. Пребывание среди людей, как она всегда и опасалась, принесло только несчастья. Рыночная площадь в скором времени осталась позади. Дженнсен просунула руку под плащ, нащупала вселяющий уверенность нож. Он был теплым. Будто живое существо, а не серебро со сталью…

По крайней мере вор взял только деньги. Если бы ей дали возможность выбирать, она и предпочла бы остаться с ножом. Всю свою жизнь она прожила, не имея большого количества денег, — ведь они с матерью всем обеспечивали себя сами. Но нож среди средств к существованию играл немаловажную роль. Человеку нужны деньги, если он живет во дворце. Если же ты живешь в лесу, тебе необходим нож, и ей никогда в жизни не доводилось иметь ножа лучше, чем этот…