школу скульптора Филиппо Коларосси, где напряженно занимался рисованием с моделей. На его работах того времени есть пометки: «Коларосси». В этот период интенсивная литературная работа сочеталась с напряженными занятиями живописью и рисунком, причем пластическое творчество постепенно заняло основное место, вытесняя литературу. В мастерской[330] он сразу же начал работать над картиной, возможно, начатой в России. Еще за год до поездки в Париж 16 июня 1905 он сообщил Л. А. Радищеву: «Пишу очень интересные по задачам четыре панно — это должно быть поэтической философией красок»[331]. 11 июля уточнил: «…чтобы заручиться заказом, я должен сделать еще один мотив своего первого эскиза, который, к слову сказать, понравился. Недели в две я его, Бог даст, исполню и тогда могу поехать в Париж, где буду писать сии 4 полотна…»[332] В 1905 в связи с поездкой в Италию и премьерой «Жертвенных» работать над панно не удалось. У нас есть основания предположить, что едва поселившись в Париже, он продолжил начатое ранее в России. «Здесь я работаю в Академии по живописи и пишу у себя картину», — сообщил он 18 мая[333]. Возможно, этой картиной было панно «Орфей» (частное собрание, Москва). Заканчивал «Звенящий остров»[334].

Среди первых картин, начатых Петровым-Водкиным в Париже, можно назвать «Хаос»[335], «У фонтана», «Элегия».

Хаос. 1906. Холст, масло. Частное собрание

В июне[336] в пансионе г-жи Йованович в Фонтене-о-Роз близ Парижа, где снимал комнату, познакомился с ее дочерью Марией, которая впоследствии стала его женой.

Мари Йованович родилась 7 февраля 1885 в Levallvis-Perret (департамент Сена), ее мать — француженка, отец — серб. Воспитание получила в монастыре в Баньё, в 10 км от Парижа. Умерла М. Ф. Петрова-Водкина в 1960 в Ленинграде[337].

При первой встрече Мари произвела на будущего мужа сильное впечатление, потом ему казалось, что увлечение прошло.

9/22 августа написал матери: «В Париже была со мной одна встреча, о которой я тебе не писал ни слова — я едва было не женился, но к худшему или к лучшему это не случилось, и я очень резко разошелся с этой девушкой навсегда… у меня странная способность быстро и сильно привязываться к людям, но также скоро и уходить от них. Может быть прав один газетчик, который сказал о моем „Орнине“, что он любит человечество, но не любит людей — может быть я и есть таков»[338].

Июль — август провел в местечке Пон-Круа (Pont Croix), департамент Финистер. Здесь работал над «Звенящим островом» и над повестью «Письма из Понт-Круа или когда люди отдыхают»[339], а также занимался живописью (пейзажные этюды). По возвращении в Париж — работа над картиной «Зверодух».

Эскиз картины «Хаос» (1906. Частное собрание). 1906. Бумага, графитный карандаш, акварель. РГАЛИ

Вернувшись осенью в Париж после поездки в Пон-Круа, он сделал предложение Мари Йованович, в ноябре — гражданская свадьба[340]. Молодые переселились в Париж. Мастерская была в Пассаже-дю-Люк, где жена позировала для картины «Элегия». Судя по письмам, восторг первых месяцев брака сменился у Петрова-Водкина некоторым недоумением и каким-то томлением.

3 октября сообщил матери: «Вхожу в кружки французских художников — сегодня получил приглашение на открытие выставки»[341], то есть на открытие Осеннего салона, где был раздел «Два века русской живописи и скульптуры», но сам художник в нем не участвовал[342].

После успеха постановки первой пьесы, по приезде в Париж продолжил работу над «Звенящим островом», который также предполагалось ставить в Передвижном театре в России[343]. Это символистская в духе Метерлинка пьеса — легенда об искателях чудесного Звенящего острова.

В октябре написал матери о предполагавшемся знакомстве с «любимым писателем»: «…в России меня даже упрекали подражанием ему в моих первых вещах (его имя Метерлинк)»[344].

Уже к концу года возникли сомнения в возможности ставить новую пьесу в Передвижном театре (речь шла о том, что дорого, но, видимо, были и другие причины).

1907

В январе он написал матери о своем браке: «А сказать не могу, счастлив я или наоборот несчастлив. <…> Долго ли это продолжится, я не знаю, только я не ожидал такой привязанности ко мне. Не знаю, осложнится ли это последствиями и насколько тяжело мне будет покончить с этим»[345]. Видимо, сказалась разница культур, воспитания, привычек… вплоть до отсутствия общего языка.

После женитьбы продолжается знакомство с Парижем, супруги осматривают Музей Клюни и другие музеи, Ботанический сад, Фонтенбло… Знакомство с художественной жизнью Парижа, с творчеством художников группы «Наби». Вместе с женой он посещал квартальный театр в рабочем районе, делал зарисовки. Написаны картины «Драма», «Фарс», «Кафе», «…я познакомила мужа с моей сестрой, — вспоминала Мария Федоровна. — Результатом была картина, на которой Кузьма Сергеевич нарисовал сестру на первом плане»[346].

Gaiéte Montparnasse. 1907. Бумага, графитный карандаш. РГАЛИ

13 апреля осмотрел Марсель и выехал пароходом в город Алжир (13–30 апреля).

«…осмотрел весь Алжир. Я был поражен красотой города и его тропическими деревьями; побывал в мечетях с их украшенными мозаикой стенами, освежающими ключами и с точно вышедшими из волшебной сказки арабами в белых одеждах. Начал работать». Бискра (1–27 мая). «Здесь дико и все дышит Сахарой <…> Невозможно выразить словами величие Сахары. Ужасно светло и жарко. <…> Бискра — оазис, а вокруг оазиса — море песку <…> Вчера я был в арабской деревне — как там красиво в тени пальм, я сделаю там несколько этюдов. <…> Право у меня жадность на работу; творю, ищу и все недоволен, думаю эту поездку посвятить только живописи», «…трудно описать тебе это величие и ужас пустыни. Бискра, где я живу, это как сковорода на огне, и носятся вихри раскаленные. Тучи песку вокруг». Константин (28 мая — 6 июня). «После пустыни мне здесь показалось холодно и грязно, зато очень живописно». «Может быть, здесь есть открытки с видом грота Рюммель <…> Впечатление от него просто фантастично — за этот грот я простил грязь Константины». Тунис (7–19 июня). «Вчера бродил весь день без дела, но сегодня утром начал понемногу работать. Насколько Константина (арабский квартал) голубого цвета, настолько Тунис совершенно белый, и арабы здесь более основательные, но пока я