Бартоломе решил прикинуться дурачком — так он вел себя с напористыми эмиссарами Санта-Круса.

— Сто пушек! Сто пятьдесят пушек! — закричал он. — Бред! Сам Марс не смог бы отлить столько пушек за такое короткое время!..

— Избавьте меня от театра, — спокойно сказал Грэшем. — Есть очень хорошие, опытные мастера, французы и шотландцы, которые могут приехать сюда, в Лиссабон. Это католики, которые не любят Англию. Есть также в Шотландии и Европе мастера, умеющие делать сварку в нужной пропорции, следить за тем, чтобы металл остывал с нужной скоростью и так далее. Но вы и не старались заручиться помощью таких людей.

— А с какой стати я должен это делать? — возмутился Бартоломе. — На меня и так давят со всех сторон, кричат, что надо делать больше пушек. Больше пушек! Эти слова как будто черная месса. У меня и так в ушах звенит! Не кажется ли вам, что мне не приходится особенно стараться при такой жизни?

— Да, по двум причинам, — заметил Грэшем. — Во-первых, каждый мастер, умеющий делать пушки, который приезжает в Лиссабон, означает уменьшение ваших доходов, а вы хотите монополизировать выгоднейшее предприятие. А во-вторых, вы сами не очень-то хороший мастер.

Бартоломе вскипел, попытался подняться, но Манион силой усадил его обратно.

— Везде, где вы работали, о вас отзываются плохо, — продолжал Грэшем. — Ваши пушки не раз взрывались и во время испытаний, и во время боевых действий. В Италии вас называли производителем вдов. Вы бежали в Лиссабон и рассказали им тут, что искали настоящего дела и что готовы делать орудия, которые будут служить истинной вере. Красивые слова и хорошие, но фальшивые рекомендации из Италии от людей с громкими титулами, которых не существует в действительности.

— Неправда! Я… — начал было итальянец.

— Да молчите вы, — перебил его Грэшем, не повышая голоса, однако собеседник прекрасно почувствовал в его тоне скрытую угрозу. — Мои требования просты. Вы будете продолжать делать плохие пушки для испанского флота. Вместо ста пятидесяти пушек вы сделаете всего пятьдесят, и на море они должны представлять большую опасность для тех, кто будет из них стрелять, чем для противника. А все ваши ядра должны быть непригодными к делу. Пусть они остывают слишком быстро и неравномерно. Каждое из них должно иметь какой-то изъян. Изъяны эти должны быть такого рода, чтобы ядра разлетались на куски в воздухе и в любом случае чтобы они не могли нанести ущерб английским боевым кораблям.

Анна слушала их затаив дыхание. Она сама была на море и могла представить себе убитых и покалеченных испанских пушкарей и моряков после взрыва их собственных корабельных орудий, живо представляла себе также их изумление и отчаяние, когда выстрел за выстрелом пропадал впустую, не причиняя никакого вреда английским кораблям. Сколько же жизней зависит от ужасного торга, ведущегося здесь, в грязной комнате! Уж не стала ли сама Смерть ее опекуном?

— А какое же вознаграждение я получу за измену моей вере и моей профессии? Как я буду вознагражден за весь риск и угрозу разоблачения? — спросил итальянец.

— Золото, — ответил Грэшем. — Ровно в пять раз больше, чем в этом кошельке. Может быть, это не королевский выкуп, но герцогский уж точно. Получите паспорт ради вашей безопасности. Ну и конечно, почтенные граждане Лиссабона не узнают, что своим заражением они обязаны именно вам. Да и ваша жена не узнает столь приятную новость. Кроме того, король Испании не узнает правду о вашем мастерстве, на которое он возлагает надежды. Думаю, вы будете достаточно вознаграждены. Не сравнить с участью солдат и моряков, которые станут жертвами ваших разрывающихся пушек.

Но эти люди явно не интересовали итальянца.

— А какие есть гарантии, что вы не предадите меня после того, как используете? — спросил он. — Вы прибыли в Лиссабон с шиком, привезли с собой красавицу, и, как говорят в кабачках, она даже испанская принцесса. Умно ли с моей стороны доверять свою жизнь человеку, который всегда на виду?

— Поглядите на мою подопечную, — сказал Генри, который вдруг протянул руку вперед и откинул капюшон, скрывавший лицо Анны. Для нее самой это явилось полной неожиданностью — ее никто не предупреждал ни о чем подобном. Ее золотистые волосы упали на плечи. Цвет их сейчас напоминал цвет золотых монет из кошелька, переданного Грэшемом итальянцу. Дав ему время оценить ту, которую он увидел, Грэшем продолжал: — Она испанская проститутка, хотя и очень красивая, конечно. Она обслуживала капитана корабля «Сан-Фелипе», который мы захватили. Я знал: с ней мне въезд в Лиссабон обеспечен.

Итальянец пожирал Анну глазами. Сама она сидела, не смея поднять глаза. Никогда в жизни Анна не была еще так шокирована. Она чувствовала себя так, как будто ей голой пришлось пройти перед этим негодяем. После того унижения, которому подверг ее Грэшем, любые возражения с ее стороны выглядели бы жалкими.

— Если пожелаете, Анна станет вашей, когда вы все выполните, — продолжал Грэшем. — Это — дополнение к вашему вознаграждению.

— Моей? Но как это возможно? Она же знает, что я — сифилитик. Скоро ни одна девка не станет со мной спать, разве только если она сама больная! — Лицо его исказилось, как от боли. Грэшем знал: это вовсе не боль за тех, кого он заразил, а боязнь предстоящего ему лечения (если его можно было вылечить). Все способы лечения тогда являлись болезненными, а один требовал хирургического вмешательства.

— Она ничего не знает, — заверил его Грэшем. — Она говорит только по-испански и немного по-английски. А я могу распоряжаться ею по своему усмотрению. Сделайте предложенную работу — и она ваша.

Скорее всего главное действие на предателя оказало золото. Грэшем опасался, что Бартоломе выдаст их властям уже после того, как получит кошелек, посчитав это меньшим злом, поэтому его следовало каким-то способом отвлечь, не дав ему возможности все хорошенько обдумать. Они знали: у итальянца непомерно развит половой аппетит, но ни одна женщина, даже проститутка, не заинтересуется им, если будет известно, что у него сифилис. А скрывать такую вещь долго не удастся. Очень скоро ему придется либо стать воздержанным, либо действительно спать только с больными сифилисом женщинами, примкнув к изгоям в портах и больших городах, хуже которых по своему положению были только прокаженные. А собственную проститутку, да еще красавицу, Бартоломе сейчас не мог бы купить даже за деньги. Половой голод отуманит его разум и помешает ему, взяв деньги, выдать англичан.

— Как вы сможете… доставить мне эту девушку? — спросил Бартоломе.

— У нас в Лиссабоне везде есть шпионы, — ответил Грэшем. (Действительно, Уолсингем об этом позаботился.) — Я узнаю, каким образом продвигается работа в литейной. Весной, если результат нас удовлетворит, я вернусь сюда с остальными вашими деньгами и с этой девушкой. Сейчас она здорова, и я гарантирую — она останется таковой по крайней мере до встречи с вами.

Итальянец ушел со смешанным чувством страха, радости и надежды на лучшее.

— О чем ты говорил с итальянцем? — спросил Джордж, говоривший, несмотря на все старания его учителей, только на родном языке.