князь-кесарь. — Чтобы я на основании твоих измышлений взял под арест кого из Милославских?

— Почему кого из? Всех.

— Ты ведь понимаешь, что это невозможно?

— Понимаю. Но ведь желать и делать все ж разные вещи.

— Какой им резон устраивать бунт? Софья — старая баба. Мужчин с правами на престол у них никого нет.

— Если поставить Софью царицей, то потом, после можно выдать какую из дочерей Иоанна Алексеевича за сына Августа саксонского или за самого Карла шведского. Как понимаешь — дело верное. Ежели они согласятся, то Россия попадет в личную унию. И, главное, это даст Милославским серьезную силу. Либо в лице шведской армии, либо польско-литовской.

— Эко ты завернул, — покачал головой Ромодановский. — Август на такое не пойдет. Если бы не отец твой, то не видать ему польского престола. А совсем уж неблагодарной скотиной он не является. Карл же молодой того хуже.

— Почему хуже? Там еще больше долг перед папой?

— Дурной он. Баб избегает. Живет странными грезами. С таким не договориться. Его ведь уже пытаются женить. Али не слышал?

— Заграничные новости до меня редко доходят.

— Вот значит — дошли. Ведутся переговоры о его бракосочетании либо с дамой датской королевской семьи, либо с представительницей Гольштейн-Готторпов.

— Это которые держат свои владения между Данией и Священной Римской Империей?

— Именно.

— Но там же близкородственный брак. Кто невеста Карлу приходится?

— Двоюродной.

— Кошмар… — покачал головой Алексей. — У него же родная сестра есть. Отчего он ее в жены не сватает? В чем разница? Это же инцест, который ведет к вырождению.

— Что-что?

— Инцест. Нечистое кровосмешение. Ибо сказано — кто с родичами сходится на ложе, тот Бога гневит. — патетично произнес Алексей.

— А где сказано?

— Не помню. У меня в голове уже столько всего перемешалось от чтения, что слова помню, а откуда они — нет. То ли в Левите, то ли во Второзаконии. Не помню. Где-то в книгах Ветхого завета. В писании прямое осуждение взятие в жен родственниц, наравне с сожительством внебрачным, содомией и соитием с животными. Это все каралось в библейские времена смертной казнью.

— Их церковь в том греха не видит. Не родные брат с сестрой — и ладно.

— Дурная у них церковь. Не православная. — фыркнул Алексей. — О грехах тех даже у Ярослава Мудрого сказано. В незапамятные времена. И даже наказания установлены суровые. Сие не шалости.

— Сам Карл не желает связываться с девицей Гольштейн-Готторпов. Возможно по этой причине. Сказывают, что он очень верующий. А союз его с датской девой тормозится их этим собранием…

— Риксдагом?

— Да. Им.

— А не они ли ему этот союз предложили?

— Они. И что же? Мыслю я предложение то было токмо для того, чтобы склонить его к гольштинской деве.

— У них же войны нет.

— А толку? Дания и Швеция как две старые склочного нрава собаки — грызутся постоянно из-за всего подряд. Сейчас нет войны? Так завтра будет. И жена датчанка шведскому королю будет совсем не к месту.

— Вот! — воскликнул Алексей. — Поэтому если ему предложат какую из дочерей Иоанна Алексеевича да при правящей Софье, да так, чтобы Карл стал наследником ее, то он может и согласится.

— Думаешь, что Милославские совсем дурные? Иноземца на престол звать? Это же уму не постижимо!

— Ой… ну что ты мне рассказываешь? Али забыл, что в Смуту бояре позвали на престол короля Польши и Великого князя Литвы? Как раз из шведского дома Ваза.

— Его на царство не венчали!

— Так, — кивнул Алексей. — Но он был объявлен царем Руси. И таковым считался более года. Срок не малый. Сам понимаешь. Так что, почитай, между Рюриковичами и Романовыми было два правящих дома. Годуновы и Ваза. То, что швед не доехал до Москвы и не венчался на царство — условность. Ибо бояре пригласили его на царство чин по чину, и он согласился.

— Ты говоришь опасные слова.

— Земский собор после низверг его с престола. Но… это ведь уже было? Было. Почему бояре вновь так поступить не могут?

— Потому что. — отрезал князь-кесарь, которому разговор этот нравился все меньше и меньше.

— Блажен кто верует, — пожал плечами царевич. — Не знаю, как ты, а я переживаю. У Милославских есть поводы устраивать переворот. И вот эти стрельцы, пришедшие с челобитной к главе Стрелецкому приказа здесь не спроста. Надо бы проверить как обстоят дела в иных полках. Может их там тоже голодом морят или еще как измываются. Четыре полка — это внушительно, но их супротив московских солдатских полков мало. А ежели все стрельцы придут? Совладают? А если полковников солдатских подкупят? Как нам в такой ситуации быть?

— Ты так говоришь, будто Государь наш мертв.

— Дай ему Бог здоровья! — произнес Алексей и демонстративно перекрестился. — Но вдруг эти гады что удумали? Я слышал в шведских землях, когда он по ним ехал, его дразнили умышленно. Думаешь, просто так?

— А думаешь по злому умыслу?

— Я не знаю. Может быть и так, и этак. Он вдали от своей державы. А потому уязвим. Его окружают верные люди. Да. Но что, если кто-то из них не так уж и верен ему? И потравой или еще каким изведением занимается? Или займется, улучшив момент?

— Это не ты, а я должен такими мыслями голову себе забивать, — мрачно усмехнулся Федор Юрьевич.

— Одна голова хорошо, а две лучше. Хоть и мутация.

— Что такое мутация?

— Это когда что-то меняет неправильно. Три руки там вырастает или пять ног. Ежели на виду. Вот я и слышал такую присказку, что одна голова хорошо, а две мутация. Сие говорилось к тому, что в любом деле за все должен отвечать один человек. Одна голова. Потому я просто высказываю тебе свои опасения. Что делать дальше — не мне решать. В конце концов я еще маленький.

— Маленький он… — буркнул князь-кесарь, прекрасно поняв, что этот царственный шпендик только что прозрачно намекнул на личную ответственность за бунт. Что он де князь-кесарь головой будет отвечать, ежели что случится.

Мерзко.

Неприятно.

Но в целом верно.

Только обычно ему о том вот так — в глаза — не говорят. Опасаются. А тут — напомнили. Посему Ромодановский остался крайне мрачным, когда его покинул Алексей. Ему было над чем подумать. Даже если опасения царевича верны, Федору Юрьевичу было совсем не просто такие сложные конфликты разрешать. Ведь его власть базировалась не на лично преданных воинах, а на договоренностях и связях.

Даже если все так.

Даже если Милославские и задумали учинить такой переворот… их арестовывать всех он не мог. Ибо