За окном жила своей суетной жизнью московская улица, одним концом упиравшаяся в Тверскую, а другим — в Пресню. Каждый раз приезжая теперь в Москву и останавливаясь в квартире, некогда принадлежавшей его покойным родителям, Евгений Кириллович обязательно раздражался от вида родимой улицы, вернее, от того, во что ее превратили архитекторы перестроечных времен. Вообще, у Евгения Кирилловича был свой счет к перестройке. Ибо если к ее началу у него имелось все: положение, хорошая работа с окладом за триста и, главное — уважение всех, с кем ему приходилось иметь дело, то в самый ее апофеоз он остался ни с чем, и мало того — без всякой перспективы на будущее. До всех этих катаклизмов Евгения Кирилловича вела по жизни могучая цель: сделать карьеру, да такую, чтобы грела всю жизнь. Именно ради этой цели он проявил чудеса изворотливости и холуйства, прорываясь в МГИМО — а в этот элитный вуз брали далеко, ох далеко не всех! А потом, получив диплом экономиста-международника с отличием, он уже собирался идти вверх и дальше, ан не тут-то было! Недоучел специфики момента и силы конкуренции, совершил трагическую ошибку, решив в разгар борьбы с алкоголизмом отметить свой очередной день рождения. Чванов озлобился на весь белый свет. И особенно — на того самого «проверенного» друга, который, как впоследствии выяснилось, и стукнул на него, чтобы тут же занять его кресло…

Спустя полтора года министерство, на которое Евгений Кириллович некогда рассчитывал, как на стартовую площадку для своего взлета в заокеанские дали, слилось с другой конторой с длинным и неудобоваримым названием; эту, уже совершенно чуждую ему лавочку возглавили незнакомые ему люди, и дорога к благодатным кущам внешнеторгового рая оказалась для него закрытой намертво. Лавочка профункционировала еще несколько месяцев, чтобы тихо и незаметно превратиться в некое ЗАО, а после — в филиал весьма сомнительного банка, который как-то неожиданно вдруг лопнул и самоликвидировался, оставив после себя совсем уже какую-то темную организацию «без окон и дверей», как говаривал иногда про себя Евгений Кириллович, часто добираясь до новой работы мимо здания бывшего своего министерства.

А работал он — около двух унизительных лет — в небольшой воровской фирме, у каких-то лихих людей, которые, кажется, не то что института, но и школы не кончали, однако чувствовали себя много лучше, чем он, выпускник знаменитого МГИМО. Выпускник МГИМО был у них, что называется, на подхвате, хотя и числился заместителем главного бухгалтера, которому не нужны были ни его четыре иностранных языка, ни его почти готовая кандидатская диссертация. Им нужна была тройная бухгалтерия, и Евгений Кириллович вскоре ее освоил, и неплохо, надо сказать, освоил. Во всяком случае, его молодые бритоголовые хозяева решили повысить Евгению Кирилловичу зарплату. Аж на целых пятьдесят долларов! И так бы продолжалось, если бы однажды, проходя мимо бывшего родного здания, Евгений Кириллович не решил, повинуясь какому-то непонятному импульсу, заглянуть на это пепелище.

К его вящему удивлению, его впустили внутрь. И впустил не кто-нибудь, а человек, который знал его и которого прекрасно знал он сам, только совсем в ином качестве. Человек этот три года тому назад занимал такую малую должность, что у Чванова аж глаза на лоб полезли, когда он узнал, какими делами и какими деньгами ворочает он сейчас. Звали его Никита Петрович Ядриков.

— Прямо вам скажу — нам нужны профессионалы, — признался Ядриков. — Я вас прекрасно помню, Евгений Кириллович. Вы, в отличие от меня, занимали не последнее место в той иерархии. Ну а теперь, видите ли, цирк уехал, но зато документация его вся осталась, — не то в шутку, не то всерьез продолжил Никита Петрович. — Я, знаете, беллетристикой не балуюсь, времени нет, но слышал, будто кто-то из писателей сказал, что рукописи не горят. По-моему, этот классик обмишурился. Рукописи как раз горят, причем голубым пламенем. А вот что касается архивов… — Тут он ощерился, обнажив мелкие, но почему-то напоминающие акульи зубы. — Так вот их как раз ни огонь, ни вода за эти годы не взяли. Я отработал все архивные документы, касающиеся моего участка… работы и, между прочим, вышел на вас. И представьте, какое совпадение: стоило мне о вас всерьез подумать — как вдруг — вы! Сами явились сюда! Что, просто на огонек зашли или так, по старой памяти?

— Честно говоря, мне нужна работа, соответствующая моей квалификации, — сам дивясь своей дерзости, ответил Евгений Кириллович.

— Четыре тысячи баксов вас устроят? — осведомился его собеседник и тут же добавил, неверно истолковав перемену в лице посетителя: — Для начала.

Чванов кивнул, не сводя заинтересованного взгляда с его хитрой физиономии.

— Ну и ладушки, — проговорил Ядриков, словно не замечая этого испытующего взгляда. — Тогда, чтобы не терять время попусту, сразу ввожу вас в курс дела. Спросите, почему сразу? А потому что доверяю. Согласны?

Действительно, с чем же тут можно было не соглашаться?

— Итак, чем занимается наша фирма? Сначала мы работали по импорту самого широкого спектра товаров. Мы заключили сделки с некоторыми партнерами, которых хорошо знали еще по тем, советским временам, и дело у нас, можно сказать, пошло. Но, сами понимаете, налоги, то-се… Ну и, соответственно, прибыли — с гулькин нос. Поэтому я решил недавно, что наша фирма будет заниматься гуманитарной деятельностью. Лекарства-с, уважаемый Евгений Кириллович. Лекарства — вот где безграничное поле для гуманитарной и благотворительной деятельности! Да-да! Наверху я уже обо всем договорился — освобождение от налогов, таможенные льготы — все, как положено. Сами знаете, где благотворительность — там у налоговиков уже совсем другие возможности, другие, так сказать, степени свободы. Надеюсь, эта сторона дела вам понятна. Короче говоря, сейчас мне нужен грамотный экономист. Не просто бухгалтер, который разбирается в цифирках, дебетах и кредитах, но экономист широкого, так сказать, взгляда. И, конечно, экономист-международник, коим вы и являлись до небезызвестных событий, круто изменивших и вашу жизнь, и мою тоже… Вы следите за ходом моей мысли?

Чванов следил и очень внимательно.

— По ходу работы вам предстоит встречаться с представителями иностранных фирм, — продолжил Ядриков, удовлетворенный его кивком. — Вы ведь, наверно, с английским языком на короткой ноге?

— Совершенно справедливо, — усмехнулся Евгений Кириллович. — Равно как и с немецким, французским и испанским…

— Ну что ж, полагаю, мы сработаемся, — заключил Никита Петрович.

И они сработались. Большого ума не надо было, чтобы понять, что гуманитарно-благотворительная фирма является самой что ни на есть тривиальной «прачечной», отмывающей грязные деньги. Но эту сторону дела Ядриков взял на себя, не доверил кому-либо другому. На долю же Евгения Кирилловича выпала поставка беспошлинных лекарств из разных стран мира. Тут был большой простор для разного рода авантюр, но Чванов заботился о главном: создать видимость того, что все эти почти просроченные или не выпущенные на рынки США и Западной Европы препараты идут так же, как и вполне доброкачественные, но фактически бесплатные лекарства — на гуманитарную помощь беженцам, жертвам межнациональных конфликтов, в дома инвалидов и престарелых, просто неимущим людям… Это была, так сказать, неучтенка. Ему много приходилось ездить по странам третьего мира. Вот в такой поездке он и познакомился однажды с колоритным русским миллионером и меценатом Леонидом Остроумовым. Ничем особо эта встреча не запомнилась ни тому, ни другому, но память о ней пришлась Евгению Кирилловичу весьма кстати, и даже очень, когда в один не самый прекрасный день его босса и патрона Никиту Петровича Ядрикова буквально изрешетили из автомата Калашникова в тот момент, когда он выходил из своего «мерседеса» цвета «мокрый асфальт». На месте погибли оба его телохранителя и секретарша Никиты Петровича, по совместительству занимающая почетную должность его любовницы.