Тело может выглядеть по-разному, но о таком важном аспекте жизни викингов, как отношение к физическим недостаткам, нам известно сравнительно немного. В литературных источниках попадаются упоминания о людях с ограниченной подвижностью, вызванной естественными причинами или травмами. В данных о захоронениях встречаются люди без конечностей, с врожденными заболеваниями, существенно ограничивающими подвижность, или с задержкой роста. Это говорит о том, что люди, при жизни страдавшие разными видами физических нарушений, вполне могли дожить до преклонных лет и были похоронены так же, как остальные. Вероятно, о них заботились и им помогали.

Пожалуй, самым знаменитым примером здесь может служить Ивар хинн Бейнлауси, Ивар Бескостный — живший в IX веке вождь, сражавшийся на Британских островах; в некоторых сагах его называют сыном Рагнара Лодброка. О происхождении его прозвища шли оживленные дискуссии, однако однозначный ответ на вопрос так и не был найден, поскольку впервые это имя связывают с ним в текстах, написанных намного позже его смерти. В источнике XII века говорится: «Рассказывали, что у него не было костей», хотя слово «кости» также может означать «ноги». Если он действительно носил такое прозвище и оно действительно означало (как считают некоторые), что он по какой-то причине не мог пользоваться ногами, вызывает большой интерес, как ему удалось стать уважаемым полководцем.

Мотив полной или частичной потери зрения несколько раз встречается в мифологии, особенно в связи с Одином, и прослеживается в сагах. Кроме того, есть много металлических двух- и трехмерных фигурок с явно отличающимися один от другого глазами, и далеко не все из них можно интерпретировать как изображения богов. Трудно разгадать внутренний смысл этого, но, по-видимому, представления викингов о телесной нормативности были достаточно инклюзивными.

И наконец, уместно будет вспомнить о прозрачности границ между человеческой и звериной природой, выраженной в потенциально изменчивых свойствах человеческой оболочки — hamr. Хотя некоторые нормы могут показаться слишком жесткими, скандинавам каким-то образом удавалось поддерживать их, одновременно подвергая их сомнению, опровергая и оспаривая. Ученые, изучавшие викингов, во многих смыслах и в течение многих лет подходили к вопросу гендерных различий в позднем железном веке с наивных и упрощенных позиций. Слишком часто наши исследования, посвященные якобы глубокому изучению жизни женщин, в действительности низводили половину человечества до обособленной, изолированной группы, противопоставленной воспринимаемой по умолчанию мужской норме. Это не только выводило из поля зрения очевидное присутствие женщин и их способность к действию, но и сбрасывало со счетов огромное количество жизней, прожитых в иных условиях.

Пожалуй, до определенного момента нам не следует слишком усердствовать с делением на категории: возможно, люди эпохи викингов каждый день заново выбирали и пересматривали свою идентичность. Ученые постепенно начинают понимать, что представления викингов о гендере выходили далеко за рамки бинарной оппозиции биологического пола.

Новые устои медленно возникали из хаоса конца периода Великого переселения народов. По сути, это был процесс перераспределения власти и развития ее новых взаимоотношений с обществом. Вендельский период и далее VIII век — начало эпохи викингов — были первым этапом долгого пути к объединенным королевствам, настоящему чувству государственности и, в конечном итоге, к известным нам сегодня северным странам. Но под этим неизбежно беспорядочным процессом скрывалось нечто более древнее и глубоко укорененное в скандинавских культурах: представление о власти как публичной сущности, видимой и обсуждаемой, объявляемой и исполняемой. Чем обширнее становились политические устремления новой знати в VIII–XI веках, тем чаще ее действия вступали в противоречие с остатками издавна существовавшего порядка. Этот общественный диалог (скорее даже спор) об организации жизни и управления составлял еще один важный аспект истории эпохи викингов.

Ареной этого конфликта — или диалога, если вы предпочитаете более сдержанную оценку, — были народные собрания и законы, которые на них принимали. И то и другое выражалось в виде памятников под открытым небом. Важнейшей составляющей процесса была коммуникация, главным образом устная. Принятые решения фиксировали путем запоминания, но до определенной степени также полагались на руническое письмо. Тысячи сохранившихся рунических надписей на дереве, кости и, прежде всего, на камне свидетельствуют о том, какое значение они имели в повседневной, политической и духовной жизни викингов.

Власть проявляла себя через объединенное действие двух родственных социальных сил — закона и грамотности, но была еще и третья сила, неотделимая от популярного образа викингов, — мобильность. В Скандинавии эпохи викингов люди не сидели на одном месте. В путешествия отправлялись одиночки, группы и, в конце концов, целые народы. Они передвигались по дорогам и рекам, в зимние месяцы — по льду, но главным образом по морю. Корабль викингов — самый избитый из связанных с ними стереотипов — действительно был одним из основных проявлений их власти и средством достижения успеха.

Изучив эти разрозненные элементы спектакля власти, мы можем еще немного приблизиться к викингам и их обществу и понять, откуда они пришли, куда направлялись и, в особенности, почему и как они это делали.

Зарождение и быстрый рост опирающихся на военную знать властных структур в период экологического кризиса и пылевой завесы хорошо изучены. К этому периоду относится и возникновение зальной культуры, в которой главное место занимали правители и их дружины, и создание поддерживающей ее инфраструктуры. Разные формы этой модели социальной иерархии — по сути, пирамиды — продолжали существовать в эпоху викингов, независимо от размеров, форм и территориального характера ранних политических единиц.

Однако военные правители, их мелкие королевства и социальная лестница, по которой они пытались подняться, существовали на более широком фоне непрерывной политической жизни, веками составлявшей часть скандинавской культуры. Ее проявлением служил так называемый тинг (на древнескандинавском þing) — регулярное собрание избранных представителей, облеченных правом практического осуществления власти на местном уровне. На этих собраниях, уходящих корнями в доисторическое прошлое, как минимум до римского железного века, встречались свободные мужчины, по возрасту способные держать оружие, чтобы говорить от имени своих общин, решать вопросы, представляющие взаимный интерес, и выносить решения в юридических спорах. Форма собрания в разных регионах могла быть неодинаковой, однако все тинги действовали в рамках единой иерархической системы и решали важные вопросы согласно своему статусу и географическому положению.

В Норвегии, где это явление было наиболее тщательно изучено в ходе археологических и документальных исследований, известно около тридцати мест проведения тингов, датируемых первым тысячелетием н. э. Некоторые из них находятся внутри страны, но большинство сгруппированы вдоль побережья в районах с наибольшей плотностью населения. Система собраний, по-видимому, имела трехступенчатую иерархию: тинги проводили на уровне округа (fylki), половины округа и четверти округа. Это трехчастное деление можно проследить и в других районах Скандинавии, и даже в совершенно ином контексте. Так, в норвежских завоевательных отрядах начала III века, чье оружие и снаряжение были принесены в жертву в Иллеруп-Адале в Дании после того, как местные жители одержали над ними победу, по-видимому, имелось четкое деление на три ранга — возможно, соответствующее тому общественному делению, которое мы наблюдаем в системе тингов.