Обе двери автомобиля были все еще открыты. Эш вполне могла бы заскочить в него, пока я находился в доме. Да кто угодно мог!

Однако это не остановило меня от того, чтобы запрыгнуть внутрь. Я бросил коробку куда-то вниз и захлопнул двери. Едва я повернул ключ зажигания, двигатель заурчал как ни в чем не бывало. Легкое нажатие на педаль газа. И стремительное движение навстречу розовой линии рассвета.

На этот раз, подъезжая к Альфред-стрит, я повернул вовремя.

Дом все еще стоял.

Кирпичи потемнели от дыма пожарища. Вместо крыши настелены листы клееной фанеры, а стены от обрушения подпираются парой стальных балок. Значительно легче было бы позволить строению рухнуть, но кто-то прилагал минимальные усилия к тому, чтобы этого не случилось. Частично причины такой заботы объясняла табличка, прикрученная проволокой к ограде. Она гласила: «ПРИЗНАНО ИСТОРИЧЕСКИМ ОБЪЕКТОМ». Правда, не говорилось, какая история случилась здесь, чтобы стоило увековечить память о ней.

Этот квартал на Альфред-стрит был одним из пяти тысяч заброшенных жилых кварталов Детройта и на первый взгляд выглядел так же, как остальные. Обширные пространства разделяли то, что осталось от некогда существовавших здесь сооружений, сюрреалистическая картина, достойная кисти Дали, – огромное множество плакатов на объектах недвижимости, молчаливо информирующих: «ПРОДАЕТСЯ», обнаженный манекен у стены магазина дамской одежды с воздетыми руками, словно приглашающий в объятия. Отличие этой улицы состояло в том, что все здания на ней когда-то были роскошными особняками, и особенно остро ощущалось, что все их великолепие в прошлом. Менее ста лет назад здесь жили самые богатые люди на Среднем Западе, держали своих дорогих скакунов в конюшнях на заднем дворе, оставляли у тротуаров самые первые автомобили.

Сейчас все они мертвы.

Оказалось совсем не трудно сделать проход в ограде и протиснуться за нее. Под ногами захрустели сухие травинки, когда я стал продираться к дому в траве по пояс. Вскоре я очутился у широких ступеней главного входа и вновь с легкостью пробрался внутрь. Кто-то еще до меня поработал здесь ломом, превратив деревянную перегородку в откидную дверь, которую можно было отодвинуть и затем поставить на место, скрыв таким образом следы проникновения в дом.

Это означало, что я могу попасть сюда тем же путем.

И это же означало, что там вместе со мной могут оказаться другие.

Внутри было темно, однако лучи света проникали сюда – то здесь, то там. Это позволило мне пробираться вперед, переступая через ржавые, помятые консервные банки, мокрые газеты и экскременты животных и людей.

Здесь все было мне незнакомым, хотя я находился в месте, которое полностью изменило мою жизнь. Только запах. Резкий запах гари, горелой древесины и химикатов, с помощью которых разводят огонь. Пожары тут случались и после нас. Дома, которые располагались вокруг, практически все превращались в факелы по крайней мере раз в году, в ночь накануне Хэллоуина, когда здесь справляли свои оргии поджигатели со всего города. Но этот дом все еще стоял здесь. Как усыпальница. Хранитель тайн.

Совсем как я. Жестяная коробка с фотографиями у меня в руках, казалось, стала тяжелее в два раза по мере того, как я продвигался вглубь старого дома.

Если Эш хотела именно этого, как я смогу передать ей свою находку? А если содержимое коробки нужно отдать полиции, то как же я смогу это сделать, не превратившись моментально в главного обвиняемого в деле об убийстве Боба Малво? Мое имя и так, наверное, уже находится в списке подозреваемых в числе первых. А еще оставался вопрос, возникавший вновь и вновь, как только у меня перед глазами вставало опухшее, лиловое лицо Боба Малво: а что, собственно, теперь изменилось?

В этот дом я пришел, потому что, как любой сыщик, сумевший найти ответы на вопросы клиента, посчитал, что теперь самое время предъявить мои находки.

И тут моя нога зависла над черным квадратным провалом в полу. В самую последнюю секунду я успел отдернуть ногу и удержался от падения.

Я стал на колени и поставил коробку рядом с дырой.

Казалось, будет недостаточно просто оставить ее там. Может быть, по правилам, нужно обратиться к призракам с речью? Воззвать к ним? Если для того, чтобы заставить ведьму вернуться в могилу, требуется заклятье, то мне необходимо подобрать нужные слова, чтобы, наконец, похоронить ее.

Наверное, я должен был сказать что-то вроде: «Вот то, что ты искала». Но сказал только: «Мне очень жаль».

Потому что так оно и было. Мне действительно было очень жаль сестру за то, что с ней сделали, несмотря на все, что она вытворяла с другими. Я не простил ее и никогда бы не смог простить. Я глубоко сожалел о том, что ей пришлось пережить в момент своего рождения там, на той стороне бытия. И точно так же я сожалел, что тогда, на пожаре, не смог спасти ее, не смог показать ей, что готов умереть за нее, потому что она была моей сестрой и мы были одной крови.

– Это был учитель, – сказал я в пустоту дома. – Здесь вы все. Ты и остальные девушки тоже. И Мэг. Это Малво. Это сделал он.

Я ждал ответа, которого не было. Однако что-то вместе со мной словно вздохнуло с облегчением. Что-то в доме… А может, сам дом.

– А теперь мне нужно тебя попросить кое о чем, – продолжал я. – Оставь их в покое.

Тишина.

Теперь даже никакого дуновения ветерка, ни вздоха.

У меня появилось чувство, что если я наклонюсь над провалом и посмотрю вниз, в подвал, то увижу там ее. Но я не стал смотреть.

Я остановился у магазина электроники и купил первый попавшийся телефон. Позвонил в полицию Детройта и попросил парня, который ответил, записать кое-что. Имена: Боб Малво, Мэг Клеменс и Эшли Орчард. Направление, куда идти и где искать коробку для хранения наличности, которая сейчас находится в заброшенном доме, на первом этаже, в комнате, когда-то служившей гостиной. В этой коробке доказательства того, что Малво был убийцей не только упомянутых девушек, но и, возможно, некоторых других, пропавших в Центральном Мичигане за последние два десятилетия.

После этого я оставил телефон на перилах ограждения, когда проезжал мимо, поворачивая на трассу.

И только тогда сделал звонок по своему телефону. Уилле.

Она ответила и тут же сказала:

– Дэнни! У меня хорошие новости.

– У меня тоже. Давай ты – первая.

– Эдди едет домой. Представляешь, паразит ты проклятый! Доктора говорят, что он выглядит лучше, чем они ожидали, так что я смогу за ним следить не хуже, чем они. Собственно, я в этой чертовой больнице только этим и занимаюсь. Он едет домой, Дэнни!

– Это замечательно, – сказал я, но вышло как-то слишком сентиментально и неискренне.

– Что, что?

– Я говорю – здорово, мать твою!