– Никак. Невозможно выйти на след. Попался я по дурости. Черт дернул поехать в город, мать навестить. До шоссе пехом шел, там словил попутку, никто меня не видел. Она мне сапоги новые купила, я их тут же надел, а старые у нее оставил. Потом менты их нашли.

– И что?

– А то. Они перепачканы белой глиной. У нас только один такой карьер, и дорога одна. И деревни – наша да Бугримово на пути. Если бы паромом воспользовался, меня бы не нашли.

– Отличная подсказка, Славик. Представь себе, что у сыщика есть подозреваемый, он осматривает его машину и находит на крыльях белую глину. Материал редкий, но сыщик не местный и ничего о карьере не знает. Что он будет делать?

– О карьере во всех путеводителях сказано. Жена городского мента стала миллионершей благодаря карьеру. Смекалистая бабенка. Начала делать фигурки, обжигать их и раскрашивать. Теперь ими по всему миру торгуют. Ее муж в капитанах бегал, когда она начинала свой бизнес. Поэтому и узнал глину на сапогах. Сейчас в большие начальники вышел. Ладно, давай выпьем.

Паромщик поставил на стол бутылку, достал из буфета стопки. Выпили.

– Так эта хибара принадлежит твоему тестю?

– Принадлежала. И кто его надоумил искать меня здесь! Гнида.

– Он знал, что ты купил второй дом?

– В том-то и дело, что нет. Потому я не дергался. Дочка в саду играла, он ее увидел через забор, а так бы уехал ни с чем. Но теперь мне хана, Варька меня сдаст, сука. Она за грош удавится, два дома денег стоят. Юльку в детдом заберут.

– Никому мы твою дочь не отдадим, Слава. По каким еще приметам они могли тебя найти?

– Участок запущен, я ведь жил один. Тесть служил в Снежинске, а мать – давно в городе. Они к тому времени уже разошлись. Менты знали, что я городской и работаю. Ну кто же садом заниматься будет? Он и сейчас запущен. На два огорода у меня рук не хватает. А Варьку земля не интересует, она грабли от тяпки отличить не может. Сейчас только я огородом занимаюсь, да и то ради дочки, чтобы ей свеженькое на стол подать. Верчусь, как могу.

– Варька не работает?

– Что такое труд, ей неизвестно. Она же шлюхой была. Как освободился, я ее в Хабаровске на ночь снял. Бабу хотелось до смерти. Ну и прилип. А ей-то терять нечего, ни родных, ни близких, да и климат в Хабаровске тот еще. У всех шлюх придатки отморожены. Побегай в одних чулочках по морозу. Позвал, она и поехала за мной. Думал, матерью для Юльки станет. Какой там. Она людей ненавидит. Всех, кроме себя. В деревне жить не может, ее на панель тянет, о какой семье тут говорить можно. Я-то сдуру с ней расписался. Случись что со мной, все ей достанется. Все продаст, Юльку – в детдом, а сама – на панель. Ты ее видел, баба красивая, на ту, что ты привозил, похожа. И рост, и фигура такие же. Я за вами наблюдал, когда вы сюда приехали.

– Ты уверен, что она тебя сдаст?

– Ну если ей меня отравить не удалось, по закону избавится. Теперь на полную катушку получу. Церемониться не станут, с моим-то прошлым.

– Ладно. Будем ее ублажать. Я ей красивых вещей куплю и волосы попрошу перекрасить.

– Она тебя боится, Яша, не то со света меня сжила бы уже.

Выпили, помолчали. История паромщика задела Бессонова за живое. У них с Настей тоже была девочка. Бог не дал ей жизни, в пять лет ребенок умер. Настя страшно переживала, до сих пор не оправилась. Сейчас Юльке, Славкиной дочке, пять лет. Живая кукла. Что лучше – умереть или лишиться родителей и попасть в детский дом? Однозначного ответа Бессонов не нашел, детдомовец, он знал, какой это сахар.

С паромщиком Якова судьба свела две недели назад. Тогда он еще не знал своих соседей. Поздним вечером сидел на крылечке и курил, разглядывая звезды на небе. Неожиданно тишину разорвал выстрел, стреляли в соседнем доме. Он схватил пистолет и побежал туда. Зачем? Ментовский инстинкт сработал. Вышиб ногой дверь и влетел в дом. Посреди комнаты стоял мужик с обрезом, из ствола еще дымок шел. Маленькая девочка забилась в угол и плакала, женщина лет сорока зажимала себе рот руками. На старом потертом ковре валялся труп. Развороченное картечью лицо – сплошное месиво.

– Брось ствол, мужик! – крикнул Яков.

Тот, растерянный и напуганный, послушно бросил, сейчас его можно было брать голыми руками. Бессонов уже видел этого парня, он гонял паром с берега на берег. Глаза хорошие, добрые, такой по дурости за оружие не возьмется.

Яков убрал пистолет, женщина тут же указала на стрелявшего:

– Это он. Он своего отца убил, я тут ни при чем.

– Заткнись! – рявкнул Бессонов и повернулся к паромщику: – За что ты его?

– Он не мой отец, а отец моей жены. Ее прирезали за кражу гашиша у мелких торговцев зельем. Шпана разбежалась, а тесть меня обвинил в убийстве дочери, мы с самого начала с ним не ладили. Я сбежал к матери, дурак. Прятался здесь, на заброшенной даче тестя, но меня нашли. Доказательств у них не было, а меня все равно посадили. Дочка осталась сиротой и жила с дедом, пока я сидел.

– Как его зовут?

– Прохор Савельевич Симохин. Подполковник в отставке из Снежинска. Куда мне с ним тягаться, в Снежинске военщина правит бал. Ему верили все, а мне никто. Старик добился, чтобы меня лишили родительских прав. Когда я вышел, выкрал Юльку. Своего жилья у меня не было, вот и приехал сюда, в его заброшенный старый дом. Потом за бесценок этот дом купил. Прохор меня нашел, приехал за Юлькой. Угрожал. Одним словом, дочь я ему не отдал, тогда он обрез достал. Я отнял ствол, и вот что получилось.

– А ты кто? – повернулся Бессонов женщине.

– Его жена. Сошлись после его отсидки. Но я тут ни при чем.

– Рот откроешь, пойдешь как соучастница. Заворачивай труп в ковер и вытаскивай, пока пол кровью не пропитался. В лесу закопаем. Был старик здесь или нет, вы его не видели. Все! На этом точка.

Труп закопали, пол вымыли. Местные старики выстрела не слышали, дачники еще не приехали – ночи стояли холодные, а хлипкие домишки тепла не держат. Все вроде бы улеглось, но Варвара, жена Вячеслава, начала требовать с мужа деньги за молчание. Бессонов дал ей приличную сумму, она продолжала клянчить. А где паромщику взять, хоть на преступление иди.

Инструкции Артем получал по электронной почте, это лишало самостоятельности, а роль мальчика не побегушках его не устраивала. Но спорить с человеком, который держит ствол у твоего затылка, – не самый разумный вариант. Бессонов не допустил ни одной ошибки. Приходилось ждать удобного случая, а пока плясать под чужую дудку.

Артем назначил Мезенцеву встречу в тихом уютном ресторанчике. Олигарх был чем-то взволнован, но держался. Артем передал ему конверт с фотографией жены, связанной по рукам и ногам в каком-то загородном доме, и запиской с требованием выкупа.

– Как удалось сделать такой снимок?

– Она этого не помнит. Ее накачали наркотой, а потом отвезли домой. Очнулась в вашем подземном гараже. Операция намечена на пятницу.