В 1992 г. эти усилия принесли плоды. Партия «Ликуд» потеряла власть, и лейбористы вновь взяли бразды правления. Ицхак Рабин и я вступили в борьбу за кресло премьер-министра. Мы знали, что наши результаты на внутрипартийных выборах будут примерно одинаковы, поэтому встретились перед голосованием и заключили сделку: кто бы ни был избран премьер-министром, второй получит должность министра иностранных дел. Конечно, мы были политическими соперниками, но верили в лидерские качества друг друга и в перспективы совместной работы. Мы походили на двух великих боксеров, союзников и одновременно соперников, с большим уважением относящихся друг к другу, даже если наши взгляды не совпадали, а такое случалось часто. Рабин был склонен к глубокому детальному анализу, предельно концентрировался на конкретных задачах. Мой взор всегда был обращен выше, к горизонту, и стремился дальше, за его пределы. Мы во многих отношениях были разными, но эти отличия делали нас обоих сильнее, умнее и мудрее. Со временем соперничество переросло в партнерство.

Когда подсчитали голоса, выяснилось, что победил Рабин. Трудно было не огорчаться, но передо мной стояли задачи, которые занимали меня гораздо больше, чем должность. Непросто убежать от своего эго, но я не раз видел, что величайшие достижения приходят в тот момент, когда мы осознаем, что значение стоящей перед нами задачи гораздо больше, чем ее формальное название. По окончании выборов я отправился к Рабину, чтобы поздравить его и предложить свою кандидатуру в качестве надежного партнера на ближайшее будущее.

– Если ты намерен трудиться во имя мира, у тебя не будет более верного друга, чем я, – сказал я Рабину, а следом предупредил: – Но если ты отвернешься от мира, у тебя не будет врага злее меня.

На мой взгляд, мы оказались в уникальных обстоятельствах. Распад Советского Союза в 1991 г. коренным образом изменил мировой порядок, серьезно повлияв на Ближний Восток. На протяжении почти всего существования нашего государства арабские соседи имели, казалось бы, неограниченный доступ к военной и политической поддержке СССР. С его крахом они внезапно лишились и того и другого, что изменило расклад сил в регионе.

В то же время разрушалось единство арабского мира: Ирак вторгся в Кувейт, а международная коалиция, в которую вошли арабские страны, подняла оружие против режима Саддама Хусейна. Возможность достичь мира вселяла осторожный оптимизм. Но поскольку «иорданский вариант» больше не обсуждался, мы оказались перед сложным вопросом: с кем Израиль должен вести переговоры?

Организация освобождения Палестины, может, и подходила на эту роль, но это было весьма сомнительным вариантом. Основанная в 1964 г., она стала сплоченной группой террористических организаций, которые объявляли и осуществляли чудовищные акты насилия в отношении израильских гражданских лиц и солдат в надежде добиться полного уничтожения Израиля. Более трех десятилетий ООП атаковала с баз на Западном берегу, в секторе Газа, Ливане, Иордании и Сирии, нанося удары по ни в чем не повинным людям вдали от поля боя. В 1970 г. они напали на школьный автобус, убив девять детей, четыре года спустя захватили школу и убили двадцать семь учеников и взрослых. Они стояли за угоном самолетов и захватом заложников в отелях, а также за жестоким убийством одиннадцати израильских олимпийцев в Мюнхене в 1972 г. Когда в 1987 г. началась первая интифада, ООП сыграла ведущую роль в организации и поощрении кровопролития. И все же, несмотря на насилие, которому, казалось, не было ни конца ни края, ООП оставалась главным представителем палестинского народа, обладавшим широкой поддержкой населения. Ее председатель Ясир Арафат[178], вероятно, был самым влиятельным человеком, с которым мы могли вести переговоры о мире, но в то же время террористом и убийцей детей. Представить, что мы сидим с ним за столом переговоров, для всех нас было невероятно трудно.

И все же со временем стало ясно: переговоры с Арафатом – единственная возможность установить мир. Когда мы с Рабином заняли свои посты, Израиль вел бесплодные переговоры в Вашингтоне с иордано-палестинской делегацией. Формально в состав палестинской группы никто из членов ООП не входил, но, по правде говоря, некоторые участники ранее состояли в этой террористической организации и, что наиболее важно, получали приказы непосредственно от Арафата, находившегося тогда в Тунисе. Этот опыт делал палестинских переговорщиков невероятно осторожными: они не желали уступать ни в чем, не принимали никаких условий без явного одобрения Арафата. Таким образом, несмотря на все усилия американцев, переговорный процесс постепенно затухал.

– Послушайте, все, о чем мы говорим с палестинцами, они посылают факсом Арафату, – сказал я своим сотрудникам, разочарованным отсутствием прогресса. – Я сыт по горло переговорами по факсу.

– Что вы предлагаете? – спросил один из моих советников.

– Я собираюсь поговорить с Рабином. Думаю, пришло время начать прямые переговоры с ООП.

Это решение далось мне нелегко. Ни Рабин, ни я не горели желанием начинать мирные переговоры с террористической организацией. Это поставило бы нас перед моральной дилеммой и вызвало бы политические проблемы внутри страны. Прямые переговоры с ООП технически были вне закона, но, даже если бы это было не так, такое решение оказалось бы крайне непопулярным. Имя Арафата стало в Израиле нарицательным, пожалуй, он был самым ненавистным человеком в нашей стране. Прямое взаимодействие с ним могло обернуться обвинениями в предательстве. И в то же время я знал: мы с Рабином не собираемся ничего делать просто ради популярности. Безопасность Израиля и будущее его народа зависели от нашей готовности добиваться мира, а мирный процесс не начнется, пока враги не захотят найти контакт друг с другом.

Я отправился в кабинет премьер-министра, чтобы обосновать смену нашей стратегии. Я утверждал: мы должны начать переговоры с ООП втайне, но не сможем ни о чем договориться, пока Арафат публично и решительно не осудит терроризм и не потребует прекращения насилия. Если уж мы собирались пожать руку главе террористической организации, то сделали бы это лишь после того, как он навсегда откажется от террора.

Поначалу Рабин был настроен скептически, полагая, что переговоры в Вашингтоне в конечном счете принесут результат. Но вскоре переговоры зашли в тупик, и он, глубоко разочарованный происходящим, пришел к тому же выводу, который ранее сделал и я: если мы хотим получить шанс на мир, то должны быть готовы пойти другим путем. Мы знали, чем грозил подобный выбор, ведь, просто сидя за одним столом с представителями ООП, мы рисковали легитимизировать организацию, которая провозглашала своей основной целью уничтожение нашего государства. И все же мы понимали горькую правду: с друзьями мир не нужен. Если мы стремимся к миру, то должны иметь смелость строить его вместе с нашим врагом.