Якоб присвистнул сквозь зубы. В Шонгау у него у самого имелась внушительная коллекция книг, но то были в основном работы, связанные с медициной. А здесь собраны книги скорее технического уклона.

Палач взял несколько тяжелых фолиантов и задумчиво полистал. Среди них были греческие работы на пергаменте, сочинения Герона Александрийского, Гомера и Аристотеля — все в переводе на латынь; но нашлись также и новые книги Декарта, Кардано и некоего Саломона де Косса.

Работа последнего оказалась особенно зачитанной, многие места были помечены красным. Наскоро перелистав книгу, палач заключил, что этот Саломон де Косс, вероятно, экспериментировал с силой пара и с его помощью пытался приводить в действие технические устройства. Куизль даже пожалел, что уже не сможет побеседовать с братом Виргилиусом. Этот часовщик оказался бы весьма интересным собеседником.

«Или был таковым, — подумал Якоб. — Тот, кто предается еретическим знаниям вроде этих, в монастыре быстро наживает себе врагов».

Палач задумчиво поставил книгу на место и спустился обратно на первый этаж, при этом его не покидало чувство, что он что-то упустил. Куизль снова оглядел разгромленную комнату: разбитые стулья, осколки, кукольная голова в углу, «дракон» под потолком…

Что, черт побери, здесь не так?

Снаружи внезапно послышались шаги, и палач вздрогнул. Кто-то подходил к дому! Якоб спешно погасил светильник и встал у стены, так что его полностью поглотил мрак.

Шаги быстро приближались к двери, но потом резко остановились. Неизвестный, похоже, засомневался.

«Дьявол меня раздери, совсем мозгов у меня не осталось! — пронеслось в голове у Куизля. — Я же дверь не захлопнул, она теперь приоткрыта!»

Тишина затягивалась, и палач слышал лишь собственное приглушенное дыхание. Но через некоторое время снаружи снова донеслись шаги. Они громко прошаркали по гравию в палисаднике, а затем стали быстро удаляться. Кто-то убегал прочь.

Ни секунды не раздумывая, палач бросился к двери, распахнул ее и уставился во тьму. Но на улице никого не оказалось, лишь какая-то кошка зашипела на Куизля с ограды. Где-то во мраке прошуршали шаги по утоптанной глине, неясная тень скрылась за поворотом. И снова воцарилась тишина.

Бранясь вполголоса, Якоб закрыл за собой дверь и отправился домой. Это каким же надо быть идиотом, чтобы так себя выдать! Куизль не сомневался: кто-то вынашивал те же мысли, что и он сам, и вознамерился поискать след в мастерской часовщика. Вот только кто? Настоящий ведьмак? Или же просто любопытный монах? Либо парень из соседнего селения решил испытать свое мужество? Что ж, теперь он этого никогда не узнает… И палач с угрюмым видом зашагал по пыльному переулку в направлении Эрлинга.

А в это время холодный, исполненный ненависти взгляд буравил ему спину. Белки глаз сверкали во тьме призрачным блеском. Потом незнакомец отвернулся и растворился во мраке.

Четверг 17 июня 1666 года от Рождества Христова, утро, в Эрлинге

Экипаж из Вайльхайма прибыл раньше, чем ожидалось.

Почти сразу после утренней службы в Эрлинг прикатил из долины обоз из трех повозок. В первой из них сидели полдюжины солдат с мушкетами и надменно взирали на жителей. Далее следовала подрессоренная карета с навесом; тащили ее два вороных жеребца, а справа и слева ехали верхом еще четверо мушкетеров. Третья же повозка представляла собой простую воловью упряжку, в кузов которой установили крепкий, высотой в человеческий рост ящик.

В этом ящике солдаты собрались везти колдуна в Вайльхайм.

— Проклятие, Симон! Ты был прав! — прорычал Куизль и сплюнул прямо под ноги одному из многочисленных зевак.

Палач по-прежнему ходил в монашеской рясе; его внушительный рост и хмурый взгляд привлекали внимание окружающих.

— Теперь с Непомуком никто церемониться не будет, — ворчал Якоб. — И почему я не поговорил с ним еще раз!

После разведки прошлой ночью палач уединился в лесу. Но не в пример обычной своей находчивости, в этот раз он так и не смог ни до чего додуматься. В итоге Симон разыскал его на рассвете у ручья неподалеку от дома, угрюмого и с трубкой в зубах.

И вот лекарь стоял рядом с тестем и Магдаленой посреди толпы зевак, пытаясь разглядеть повозку из-за множества голов. Он был на две головы ниже Куизля, и увидеть хоть что-то стоило ему большого труда. В довершение всего прочего на плечах у него сидел маленький Пауль и постоянно драл отца за волосы. Петер в это время гонялся с другими ребятами за перепуганной курицей; он крайне неохотно позволил матери взять наконец себя за руку.

— Судя по всему, судья действительно приехал сам лично! — перекричал Симон громкие голоса вокруг. — Кто бы мог подумать?

Он показал на карету, в окне которой виднелось теперь белое, обрюзгшее лицо с бородкой. Морщинистая рука с множеством золотых колец на пальцах благосклонно махала толпе.

— Вот так щеголь напыщенный, — продолжил Фронвизер, понизив голос. — Я уже видел графа в Шонгау на встрече с нашим секретарем. Старик весь год проводит за благородной охотой, но суд над колдуном его превосходительство, конечно, не пропустит. Об этом и через несколько лет будут судачить.

Граф фон Чезана и Колле и вправду большую часть времени проводил в Мюнхене, а работу в Вайльхайме перепоручал управляющему. Обстоятельство это не слишком-то и огорчало жителей, но сегодня селяне прямо-таки впитывали роскошь и славу. Не так уж и часто в маленькой деревушке появлялись высокопоставленные дворяне с солдатами и свитой. Да к тому же чтобы арестовать андексского колдуна, как окрестили бывшего аптекаря, брата Йоханнеса.

— В Вайльхайме целый праздник устроят, если и в самом деле дойдет до казни, — пробормотала Магдалена. — Столько народу!

Куизль пренебрежительно оглядел орущую толпу. Он никогда не понимал, почему люди находили столько радости в казни человека, хотя сам зарабатывал этим на жизнь.

— Даже если бы настоятель захотел, — проворчал наконец палач, — он не смог бы помешать суду. Дела вроде этих разбирают в Вайльхайме. А в Эрлинге сами они разве что бродяг каких-нибудь вешают.

Между тем процессия уже принимала характер народного гулянья. Наряду с местными жителями повозки обступили и многочисленные паломники, так что возницы с трудом прокладывали себе путь сквозь толпу. Метр за метром обоз взбирался по склону к монастырю; впереди бежали дети и визгливые собаки, а люди показывали на деревянный ящик и уже расписывали в своем воображении участь колдуна.

— В Аугсбурге как-то колдуна сварили раз в кипящей воде, — заговорщицки прогнусавил старый крестьянин. — Он орал несколько часов, а потом пробормотал проклятие и отправился с громом и молнией в ад.

— Если они сразу признаю́тся, то их просто сжигают, — отозвался какой-то батрак с таким важным видом, словно каждый день бывал на таких судах. — Иногда палач душит их заранее или навешивает на них мешочек с порохом. Но только если он в хорошем настроении.