К—: А решение – осознать, что современные женщины поставлены в невозможную ситуацию в плане предполагаемой сексуальной ответственности.

И—: «Я могу купить бекон мм-мм-мм-мм и пожарить на плите мм-мм-мм-мм»[61].

К—: И таким образом, они, естественно, будут хотеть того, чего бы хотел любой человек с двумя неразрешимо взаимоисключающими друг друга ответственностями. То есть на самом деле они хотят как-то от этих ответственностей избавиться.

И—: Спасательный люк.

К—: В психологическом плане.

И—: Черный ход.

К—: Отсюда вневременная важность – страсти.

И—: Они хотят быть и ответственными, и страстными.

К—: Нет, они хотят испытать страсть такую всеобъемлющую, ошеломляющую, бурную и непреодолимую, что та сотрет любую вину или напряжение из-за предательства кажущихся ответственностей.

И—: Другими словами, они хотят от парня страсти.

К—: Они хотят потерять голову. Чтобы их сшибло с ног. Унесло на крыльях. От логического конфликта между ответственностями избавиться невозможно, но можно избавиться от постмодернистского осознания этого конфликта.

И—: Сбежать. Отрицать.

К—: То есть в душе они хотят мужчину, который будет таким ошеломляюще страстным и мощным, что у них как будто не останется выбора, что чувства будут больше их обоих, что можно будет забыть о том, что вообще есть такая штука – постфеминистская ответственность.

И—: В душе они хотят быть безответственными.

К—: Пожалуй, в чем-то я соглашусь, хотя не думаю, что их можно за это винить, потому что вряд ли это сознательное желание.

И—: Это своеобразный лакановский крик в незрелом подсознании, если говорить на психологическом жаргоне.

К—: Я хочу сказать – оно и понятно, да? Чем тяжелее давят на современных женщин эти логически несовместимые ответственности, тем сильнее их подсознательное желание ошеломляюще мощного, страстного мужчины, с которым смысловая вилка покажется неважной, потому что он ошеломит страстью так, что они позволят себе поверить, будто ничего не могут поделать, будто секс больше не вопрос сознательного выбора, за который они несут ответственность, будто если кто-то и несет здесь ответственность, то это мужчина.

И—: Что объясняет, почему чем фанатичнее так называемая феминистка, тем сильнее она на тебя вешается, когда с ней переспишь.

К—: Не думаю, что соглашусь.

И—: Но ведь логично, что чем фанатичнее феминистка, тем больше благодарной и зависимой она станет, когда покатаешь ее на белом коне и освободишь от ответственности.

К—: Я не согласен с «так называемой». Не верю, что современные феминистки сознательно лгут в своих речах о независимости. Как не верю, что только они виноваты в своей жуткой ситуации с вилкой. Хотя в душе, пожалуй, я вынужден согласиться, что женщины исторически не готовы брать ответственность за себя.

Вопрос.

И—: Я так понимаю, никто не знает, где тут комната для мальчиков?

К—: Я говорю не в плане «очередной-самец-неандерталец-аспирант-показал-женщинам-их-место-потому-что-слишком-боится-признать-их-сексуальную-субъективность». И я на костер пойду, чтобы защитить их от презрения или обвинений в ситуации, в которую они явно попали не по своей вине.

И—: А то скоро надо ответить на зов природы, если вы меня понимаете.

К—: В смысле, даже если просто взглянуть на эволюционный аспект, то придется согласиться, что определенный недостаток независимости-слэш-ответственности был для первобытных человеческих самок очевидным генетическим преимуществом, так как слабое чувство независимости приводило первобытную самку к первобытному самцу в поисках пищи и защиты.

И—: Тогда как независимые самки типа бутч охотились одни – по сути, конкурировали с самцами.

К—: Но суть в том, что именно менее самостоятельные и менее независимые самки находили партнеров и размножались.

И—: И растили потомство.

К—: И таким образом сохраняли вид.

И—: Естественный отбор поощрял тех, кто находил партнеров, а не уходил на охоту. В смысле – много вы видели наскальных рисунков с охотницами?

К—: Но, наверно, стоит заметить, что исторически, как только слабая в кавычках самка находила партнера и размножалась, она часто проявляла невероятное чувство ответственности, если дело касалось ее потомства. Не то чтобы у женщин вообще не было ответственности. Я вовсе не это имею в виду.

И—: Из них получаются чудесные мамы.

К—: Мы говорим только об одиноких взрослых еще не рожавших самках, их генетической-слэш-исторической способности к независимости, она же ответственность за себя, в отношениях с самцами.

И—: Эволюция это из них вывела. Взгляните на журналы. Взгляните на любовные романы.

К—: Если вкратце – чего хочет современная женщина, так это мужчину с чувствительной страстью и дедуктивной огневой мощью, чтобы понять, что все ее заявления о независимости на самом деле отчаянные крики в глуши смысловой вилки.

И—: Все они этого хотят. Только сказать не могут.

К—: И ставят нас, современных заинтересованных мужчин, в парадоксальную роль почти что их терапевта или священника.

И—: Они хотят отпущения грехов.

К—: Когда они говорят: «Я сама по себе», «Мне не нужен мужчина», «Я несу ответственность за свою сексуальность», – по сути, они перечисляют то, что ты должен помочь им забыть.

И—: Они хотят спасения.

К—: Они хотят, чтобы на одном уровне ты искренне согласился и уважал их слова, а на другом, в душе, понял, что это полная бредятина, и прискакал на своем белом скакуне, и ошеломил их страстью, как мужчины делали с незапамятных времен.

И—: Вот почему нельзя принимать их слова за чистую монету, а то свихнешься.

К—: В основном это все тот же изощренный семиотический код, где новые постмодернистские семионы независимости и ответственности пришли на смену старым домодернистским семионам рыцарства и ухаживания.

И—: Слушайте, мне уже правда надо отвести своего скакуна в стойло.

К—: Единственный способ не запутаться в коде – подходить к вопросу логически. Что она говорит на самом деле?

И—: Нет не значит да, но не значит и нет.

К—: В смысле, способность к логике – вот что всегда отличало нас от животных.

И—: И кстати, без обид, но логика – не самая сильная женская сторона.

К—: Впрочем, если эта ситуация с сексом нелогична, нет никакого смысла обвинять современную женщину в отсутствии логики или в постоянном шквале парадоксальных сигналов.