Но вскоре один из женевских коллег Родиона, проверяя, не упоминалась ли фамилия Ливанос в местной прессе, обнаружил, что на протяжении последних лет семья регулярно участвовала в аукционных торгах. И совсем недавно греки выставили на продажу несколько лотов, в числе которых были античные манускрипты и малоизвестные жанровые полотна Ренуара, Беро и Лебаска.

Несмотря на умеренную цену и известность авторов, эти предметы искусства не пользовались большим спросом: экспертиза подтвердила их подлинность, но провенанс был «с патиной». Наследники фабриканта утверждали, что шедевры находились в доме отца с незапамятных времен. После его кончины никаких документов, подтверждающих их происхождение, найдено не было…

– Ну, и о чем это говорит? – спросила Оливия, перемещая складной стульчик поближе к балконной решетке: солнце в этом году природа выдавала малыми порциями, и в обеденный перерыв на каждой террасе, в каждом сквере, на каждой бульварной скамье сидели, жадно впитывая свет, измученные непогодой парижане.

– О том, что эта семья владела произведениями искусства с сомнительным прошлым. Что само по себе не редкость. Настораживает, что в их коллекции также были полотна Монтравеля и дневники Доры, исчезнувшие из дома мастера в ту таинственную майскую ночь сорок четвертого.

– Возможно, Ливанос был как-то связан с Вебером?

Родион неопределенно пожал плечами и взболтал длинной ложечкой ломтики лимона в стеклянном графине, в котором отражался огненный зрачок полуденного солнца.

– Мы пока даже не знаем наверняка, был ли баварский скульптор похитителем. Может, это ошибочная версия… Но другой у нас пока нет.

Оливия поднялась и облокотилась на балконный парапет.

– Я сегодня проверила: в цифровом архиве Розенберга перечислены более двадцати тысяч предметов! Каждому из них присвоен инвентарный номер. Сопоставив их со списками Розы Валлан, наверное, можно определить – каким поездом и куда они были доставлены. Но работ Монтравеля ни в одной из описей нет…

Родион побарабанил пальцами по столу.

– На сайте E.R.R. можно искать по имени автора?

– Да, и по названию произведения.

– Давай-ка попытаем счастья… Подключайся к базе, я продиктую список лотов, выставленных семейством Ливанос на недавних женевских торгах.

Оливия принесла из комнаты ноутбук и, нажав на несколько вытертых от соприкосновения с пальцами клавиш, вошла на сайт «проекта E.R.R».

– Итак, Огюст Ренуар, – Родион взглянул поверх очков, чтобы убедиться, что она за ним поспевает. – «Осенний пейзаж», тысяча девятьсот пятый год.

– Такого нет…

– Поехали дальше… Жан Беро «Парижские рабочие», тысяча девятьсот двадцать пятый.

– Отсутствует.

– Анри Лебаск, – упрямо продолжал Родион. – «Девушки у воды», тысяча девятьсот девятнадцатый.

– Есть! – Оливия вскочила и тут же села обратно, вперившись в экран. – Дата отправки в Германию – тридцатого мая сорок четвертого года!

– Любопытно… Но давай пока продолжим. Теперь букинистические издания: первыми у нас идут «Буколики» Вергилия, тысяча девятьсот двадцать шестой год.

– Погоди-ка… «Буколики» – штучное издание, отпечатанное на мануфактуре Монтравеля. Он, кажется, иллюстрировал их своими гравюрами. Очень редкая книга… Со слов Доры, она тоже входила в список ценностей, похищенных из его мастерской.

– Хмм… Надо будет, пожалуй, еще раз поговорить с Рувэ! Он упоминал, что в складском боксе Ахиллеса Ливаноса вместе с пейзажами Монтравеля хранились и редкие книги. Если среди них был Вергилий, то все это становится по-настоящему подозрительно. Так как, числятся «Буколики» в описи Розенберга? Ты проверила?

Оливия застучала по клавиатуре пальцами, как радист в блиндаже в условиях ковровой бомбардировки.

– Не поверишь – есть! Только я совсем теперь запуталась… Какая между всеми этими фактами связь?

Родион снял очки и сунул их в нагрудный карман своей джинсовой рубашки.

– Вот смотри, что мы имеем: семья греческих фабрикантов унаследовала произведения искусства, чья подлинность была подтверждена экспертизой, а провенанс вызывал сомнения. Рувэ, у которого на хранении находилась часть этих ценностей – включая похищенные у Монтравеля картины и книги – взялся продать пейзажи мастера русскому коллекционеру Ною Волошину. Оставшееся добро, видимо, было возвращено наследникам. Перебравшись в момент греческого финансового кризиса в Швейцарию, они принялись сбывать эти предметы через аукционные дома – одной из первых ласточек стала картина Анри Лебаска.

– Хорошо, а о чем говорит тот факт, что и полотно Лебаска, и сочинение Вергилия нашлись в списках Розенберга? У них же могли быть разные владельцы…

– Возможно, это простое совпадение, и данный экземпляр к Монтравелю отношения не имеет. Но все-таки нужно бы проверить. Если окажется, что он принадлежал мастеру, то мы попытаемся выяснить номер железнодорожного состава, которым обе конфискованные жемчужины были высланы в Германию. Возможно, вместе с ними увезли и «Итею»… Кстати, посмотри-ка, какого числа отбыл из Парижа Вергилий?

– Тридцатого мая сорок четвертого… Та же дата отправки, что и у Лебаска!

Оливия потянулась к графину с лимонадом – в голове закипал невообразимый информационный компот. Хорошо бы охладиться…

– Таких совпадений, как ты сама понимаешь, не бывает! Вот что, Иви, покопайся-ка еще в архиве E.R.R. Там ведь куча фотографий и ссылок на сходные ресурсы – вдруг что-то еще прояснится. А я пока попробую связаться с Рувэ и уточнить по поводу этой книги. Вдруг мы взяли заведомо ложный след…

– А, месье Лаврофф, я прям как чувствовал, что вы мне сегодня позвоните, – радостный голос Рувэ в телефонной трубке заглушало гудение пылесоса: видимо, горничная прибирала номер, пока тот загорал на своей пятизвездочной террасе.

– Простите, что снова беспокою вас. Хотел уточнить одну мелочь…

– Я и не сомневался, что вы ко мне непременно по делу, – хохотнул арт-дилер. – Выкладывайте, что у вас там назрело?

– Скажите, а был ли в списке книг, хранившихся на кипрских складах в боксе Ахиллеса, – Родион сделал умышленную паузу, надеясь, что Рувэ сообразит, о ком речь, – раритетный Вергилий? Если, конечно, вы сможете вспомнить…

– По-моему, был… У меня довольно цепкая память на все ликвидное, но я бы все же проверил. Знаете, что, Лаврофф, я этих вещей по телефону обсуждать не люблю. Заезжайте вечерком, поговорим!

День выдался настолько утомительным, что Родион и не заметил, как стрелка подползла к семи. Прыгнув в такси, он добрался за полчаса до авеню Монтень, где был расположен роскошный отель, облюбованный Рувэ. Пройдя мимо портье, услужливо придерживавшего перед ним сверкающую дверь, Родион оказался в лобби. Там царила неимоверная суета.