Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Много лет назад Ребе спас Праведника от смерти. Прозрачные мотыльки воспоминаний замельтешили перед мысленным взором, легко перенося сознание в стылое лихолетье девяностых годов прошлого века.
Петербург захлестывали мутные волны частного предпринимательства. Торговали все и всем, Праведник — тогда его звали по-другому — сколотил вместе с двумя приятелями утлый плотик и пустился в горе-путешествие. Посудине пророчили скорую гибель оверкилем, если такое понятие употребительно к плоской конструкции, собранной из подручных средств избавления. Но плотик плыл и плыл… Вскоре друзья сняли захудалую конторку в полторы комнаты на Литейном проспекте, давшую право выпустить буклет с гордым словом «офис» и номером факса.
Жить становилось лучше, и хотя веселья пока не прибавлялось, сине-черный драп перспектив начал ощутимо голубеть. Аромат утреннего кофе вновь принялся освежать в душе давно зачерствевшие надежды.
Праведник хорошо помнил точку облома, в которой вся его жизнь моментально разделилась на «до» и «после». В субботу, погожим осенним утром, когда туман низко и важно лежал на парапетах, он привычно миновал никелированные зубы разверстой пасти метро и встал на эскалатор. Спуск под землю не сопровождали мысли об Эвридике; черные тоннели, населенные шумными чудовищами с огненными глазами, были частью домашнего микрокосма.
Глядя сквозь поднимавшихся навстречу редких странников субботнего утра, Праведник думал о предстоящей встрече. В деловой жизни Петербурга частенько приходилось сразу бить в лоб, чтобы потом не хлопать беспомощно ладонями по столу.
Силы небесные не одарили Праведника решительностью характера; мягкая, плывущая лексика расценивалась в человеческом пространстве коммерции как нерешительность и уязвимость. Друзья-товарищи по офису засылали его живцом на живоглотные переговоры, а потом, в зависимости от стиля ответа, прибегали к помощи иных структур.
Он привык к своей роли и частенько добавлял к гриму драматические эффекты, педалируя слабость. Его забавляло зрелище раздувавшихся от спеси деляг; им казалось, будто лох уже в кармане, нужно лишь сжать посильнее пальцы, и золотой дождик пышно прольется на ожидающие нивы.
Кто-то слегка хлопнул Праведника по плечу. Снисходительно-требовательный удар посвящения в рыцари. Он инстинктивно придвинулся к плывущей стене эскалатора, пропуская спускавшегося старичка в потертом бежевом плаще и коричневом, низко надвинутом берете. Праведнику тоже частенько приходилось мчаться вниз по движущейся ленте, досадуя на вальяжных зевак, занимавших всю ширину ступеньки.
Старичок не спеша прошел дальше, Праведник перевел взгляд на висящую вдоль стены аляповатую рекламу новой водки и только успел подумать, что рекламы всегда аляповаты, а водка всегда водка, как это произошло. Ему показалось, будто свет в наклонном, уходящем под землю тоннеле, заполненном десятками людей и сложными механизмами, мигнул и пропал. Темнота продолжалась недолго, одну-две секунды, он даже не успел испугаться — и свет вспыхнул снова, осветив подробности новой реальности. Все вокруг продолжало двигаться и жить, но плавные свивы сочетаний и взаимодействий, причудливое переплетение связей, прихотливая игра причин и следствий теперь выглядели совершенно по-иному.
В новом мире не было места для деловых встреч. То, ради чего он поднялся ранним утром, представлялось даже не глупым, а смешным и бессмысленным. Он тупо уставился в зеленый жакет стоявшей перед ним пожилой дамы. Рассматривая кокетливо завитые остатки белесой шевелюры, Праведник попытался сообразить, для чего, собственно… Дальше этого мысли не шли.
Эскалатор закончился, Праведник привычно соскочил на влажный после утренней уборки мраморный пол, перешел к соседней ленте и поехал обратно. Электрический шок новой действительности еще дрожал в кончиках нервных окончаний, но мозг, начавший работу осмысления, уже знал, куда вести тело.
У мира был смысл. И этот смысл был у Бога. Его предстояло отыскать, вылущить из шелухи повседневности и насладиться ядрышком очищенной истины.
Спустя полчаса Праведник вошел в синагогу, послушно прикрыл голову картонной ермолкой, выданной сердитым служителем, уселся в последнем ряду и стал прислушиваться.
Шла служба. Она казалась удивительно прекрасной и герметически закрытой. Праведник не понимал язык молитвы, а раскачивания людей в белых накидках с длинными кистями вызывали оторопь недоумения.
— Если бы тебе по дороге попалась церковь, ты стал бы православным! — повторяла Софья — жена Праведника, вспоминая ту осень. При слове «ту» она многозначительно поднимала брови, одновременно поджимая губы, и слегка втягивала щеки, отчего ее длинное лицо заострялось, а кожа подбородка отвисала еще больше.
— Хорошо, что буддистский ашрам находится на окраине Питера, — не унималась Софья. — А то бы мы ходили не в черном, а в оранжевом, не ели бы мяса и молились бы не на Ребе, а на корову.
— Буддийский, — устало поправлял Праведник. — А молятся благодаря Ребе, а не на него.
— И все ты у меня знаешь, — раздражение в голосе Софьи начинало подбираться к пределу нормального.
— Не все, — по-прежнему устало ответствовал Праведник. — Только заглавия.
После молитвы он подошел к служителю:
— Вы не подскажете, где можно всему этому обучиться?
— Чему «этому»? — поднял брови служитель.
— Вот, — Праведник обвел рукой зал синагоги. — Этому всему.
— А, этому… — в голосе служителя напрочь отсутствовали следы энтузиазма. Похоже, он вовсе не был заинтересован в новых прихожанах. — А маму твою как зовут? — вдруг спросил он.
— Дина Борисовна.
— А бабушку? Мамину маму?
— Соня Израилевна.
— Понятно, — неожиданно смягчившись, произнес служитель. — Посиди пока, я схожу, узнаю.
Вернулся он скоро, ведя за собой молодого мужчину в черной фетровой шляпе с лихо заломленным передним краем.
— Вот, — сказал служитель. — Это американец, раввин. Набирает группу. То, что тебе нужно.
Домой Праведник вернулся поздним вечером. Жена, открыв дверь, окинула его недобрым взглядом.
— Я уже хотела в милицию заявлять. — Вид у нее был слегка заплаканный, но агрессивный. — Приятели твои весь город на ноги подняли. Уже не знаем, что думать: в бетон тебя закатали или выкуп потребуют. А он шляется, как ни в чем не бывало! — она яростно хлопнула себя по бедрам. — Ты почему целый день не звонил?
— Так ведь нельзя звонить в шабес, — искренне удивился Праведник.
Софья замахнулась кулаком на мужа, но вместо удара кулак описал плавную дугу, разжался, две женские руки опустились на плечи Праведника, а дергающаяся от рыданий голова прильнула к его груди.
— Ну, успокойся, Софочка, — он неловко гладил ее по спине. — Успокойся, милая.
В офисе Праведник больше не появлялся, зато в синагогу ходил как на работу. Привычная кривизна мышления прогнулась в другую сторону, и стрелка прогиба увеличивалась с каждым днем, как живот беременной женщины.
Через неделю атмосфера скрытности и тайны, наполнявшая квартиру, изрядно надоела Софье. Разговоры о грядущем суде и намеки на предшествующие прегрешения вязли в ушах, но больше всего
