— Мы знаем это. Тысячу лет назад на Убежище не было ни одного таку.

— Медитация — мать открытия… — Я подумал, сотворены ли они случайно, как полузаконченное лицо, виденное мной в рифах… или же облачные киты почувствовали себя одинокими, или они думали, что одиноки гидраны. — Погоди минутку. Ты сказала, что облачные киты — телепаты?.. — В тех сведениях о китах, которые стали известны мне, на это не было даже намека. Но это сходилось с тем, что говорил Воуно: гидраны чувствуют отблеск мыслей, сохранившийся в рифах. Я внезапно понял, что мои собственные ощущения в рифах — пробудившийся дар — могли быть не случайны.

— Тогда почему…

— Значит так полукровка пытается понять, что мы потеряли? — Наох возникла рядом со мной из воздуха.

— О Боже! — Я отступил и покраснел под взглядом Наох.

— Мебтаку, — сказала она. Летучая мышь — таку — кружилась вокруг ее лица. Я подумал, что значит мебтаку. Не является ли это слово командой для подобных существ? Рада ли мышь появлению Наох? Та отбросила ее, но мышь возвратилась — и внезапно исчезла, словно женщина выкинула ее из существования. Мийа нахмурилась, но если что-то еще и происходило между ними, они не собирались этим делиться со мной.

— Я видел, как выглядит Фриктаун, — сказал я. — И я говорил с Хэньеном…

— Хэньен! — фыркнула Наох. — Он мог бы с равным успехом быть землянином.

— Ойазин ручается за него, — возразил я и добавил: — И за меня тоже.

Наох взглянула на сестру, словно Мийа безмолвно подтвердила это. Руки Наох дрогнули, она покачала головой.

— Хэньен дурак! — сказала она мне, но никак не охарактеризовала Бабушку. — Он всю жизнь плюет против ветра, а если попытается сильнее надавить на Тау, корпорация его сломает, как когда-то сломала Наву… — Она внезапно замолчала. — Ненавижу слова, — пробормотала она, отвернувшись.

В первый раз я понял ее совершенно адекватно. Слова не что иное, как пустой шум, не что иное, как ловушки.

— Я тоже, — пробормотал я. — Но это все, что дано мне.

— Мебтаку, — произнесла она снова, и одно я усвоил точно: это не комплимент. Я снова попытался найти в свежих слоях своей памяти объяснение этому слову, но не смог.

— Кто такой Наву? — спросил я.

В глазах Наох отразилось что-то, похожее на боль. Она жестом попросила Мийю молчать.

— Ты хочешь, чтобы он понял, как страдает наш народ. — Лицо Мийи стало каменным. — Тогда покажи ему Наву.

Наох первой отвела глаза — за время их общения при мне это случилось в первый раз. В конце концов она пожала плечами.

И затем я получил ответ.

Внезапно я оказался на улице, застыв в изумлении. Мийа и Наох стояли рядом со мной. По форме стен я понял, что мы все еще во Фриктауне. Вокруг нас сновали другие гидраны, но среди них не было тех, кого я уже видел. Я выругался про себя, Наох таки сделала это — перенесла нас сюда без предупреждения.

Наох уже шла ко входу в здание, Мийа молча стояла рядом со мной, глядя в спину сестре. Обе они не беспокоились, что их узнают. Я подумал: может быть, ДНО имеет такую ничтожную поддержку в общине, что риск невелик… или наоборот. Я опустил голову, стараясь уйти от взглядов, желая лишь одного: чтобы мое тело стало таким же невидимым, как и мои мысли.

Во Фриктауне трудно было определить, где начинается один дом и кончается другой, но, когда мы вошли, стало ясно, что это очень большое здание. Коридоры уходили во всех направлениях из холла при входе. Обстановка напомнила мне пересадочную станцию. Даже сейчас, посреди ночи, люди бродили по нему, сидели на скамейках, дремали на матах. Некоторые из них были, без сомнения, больны, некоторые ранены, но тем не менее здесь царила странная для такого места тишина.

— Что это? — пробормотал я.

— Госпиталь, — ответила Мийа.

Я остановился.

— Я думал, что это пересадочная станция.

— Тут нет пересадочных станций, — сказала она.

Я никогда не видел подобных госпиталей. По сравнению с ним обветшалый медицинский центр Старого города мог называться произведением искусства. Этот госпиталь был похож на больницы докосмической Земли — такой примитивный, что трудно было поверить в его назначение.

По выражению лица Мийи было видно, что она прекрасно поняла, о чем я думаю. Она проходила обучение на терапевта на другом берегу реки. Она должна была видеть сама, как выглядит современное оборудование, которым снабжены медицинские центры корпорации.

— Тут нет оборудования, поскольку вы не нуждаетесь в нем?

Она пристально посмотрела на меня.

— Ты имеешь в виду, — сказала она горько, — что мы, с нашей ментальной силой, можем лечить любые болезни и раны, обходясь без методов диагностики и лечения, принятых у землян?

— Да.

— Нет. — Она покачала головой, сжав пальцами виски. — Это не так, как хотелось бы. — Она медленно повернулась, оглядывая комнату взором, похожим на мой, но проникающим глубже. — Мы должны есть, или умрем с голоду. Мы должны тренировать наши тела, иначе они ссохнутся. Как и земляне. И если нас ударить ножом, потечет кровь…

Три незнакомых гидрана появились из воздуха позади Мийи и пошли по залу, даже не заметив ее: мужчина и женщина поддерживали юношу или удерживали его внутри телекинетического поля, созданного ими. Они не прикасались руками к нему: из его обнаженной груди каплями сочилась кровь, словно с него содрали кожу. Я удивился, кто из гидранов оказался в состоянии сотворить с ним такое…

Он уставился на меня, кровь потекла у него из носа, пока я смотрел на него. Он ругался одними губами, не произнося ни звука. У гидранов, удерживавших его, от боли побелели губы и глаза были полны слез. Он сам сделал это. Кто-то позвал их, и они снова исчезли.

Я со свистом втянул в себя воздух.

— Мы живем, и мы умираем… — продолжала Мийа, словно с ее дыханием все было в порядке. — Временами мы раним самих себя, чтобы облегчить боль.

— Совсем как мы, — прошептал я.

— Землянин счастливее, — пробормотала она. — Он может плакать по другим. Мы можем лить слезы только по себе.

Я закусил до боли губу и не ответил.

Мы стояли рядом, глядя на пустующий проход, на ближайшую к нам тихую комнату. Внезапно Мийа сжалась, словно ее ударили.

— Это… это верно, что у нас есть методы исцеления, которые сейчас недоступны землянам, — сказала она, выдавливая из себя слова, с трудом плетя нить беседы. — Кое-что мы делаем по-своему. Мы можем передать это им. Тело ведь не только химическая фабрика, это еще и биоэлектронная система.

Я положил руку на металлическую трубу, проложенную по стене рядом с нами и вздрогнул, когда статический заряд ушел в землю.