«Из всех его мыслей и произносимых им слов видно, что он не хочет, чтобы были монархи, а заботится более о равенстве и вольности для всех вообще, — писал тогда генерал-прокурор А.Н. Самойлов, — ибо он, между прочим, сказал, что раз дворянам сделали вольность, для чего же не распространить оную и на крестьян, ведь и они такие же человеки».

Кажется, эта мысль, что — крестьяне «такие же человеки», как и дворяне — и переполнила чашу терпения властей предержащих.

18 июля 1793 года Федор Кречетов был помещен в Петропавловскую крепость, а затем переведен в Шлиссельбург.

Поместили Кречетова во втором этаже «нумерной» казармы в камере № 5.

Изможденный и оборванный, с распухшими от водянки ногами, он провел в одиночном заключении шесть лет и был освобожден только в 1801 году по случаю вступления на престол Александра I.

6

Еще осенью 1785 года появился в Валаамском Спасо-Преображенском монастыре странник и попросил настоятеля дозволить ему пожить на острове, в пустыни, чтобы принять «попустительство искусов великих и превеликих».

Игумен Назарий принял двадцативосьмилетнего странника, назвавшегося Авелем, и только 1 ноября 1787 года велел ему выйти из пустыни в монастырь.

«И пришел Авель в монастырь того же года, месяца февраля в первое число и вшел в церковь Успения Пресвятыя Богородицы. И стал посреди церкви, весь исполнен умиления и радости, взирая на красоту церковную и на образ Божией Матери… внидя во внутренняя его; и соединился с ним, якобы един… человек. И начал в нем и им делать и действовать, якобы природным своим естеством; и дотоле действовали в нем, дондеже всему его изучи и всему его научи… и вселися в сосуд, который на то уготован еще издревле. И от того время отец Авель стал вся познать и вся разумевать: наставляя его и вразумляя всей мудрости и всей премудрости».

И «с того убо время начал писать и сказывать, что кому вместно».

Но уже не на Валааме писал и сказывал Авель, а в Костроме, в Николо-Бабаевском монастыре на Волге…

Зимой 1796 года инок Николо-Бабаевского монастыря Авель показал монаху Аркадию книгу, в которой было написано о царской фамилии.

Аркадий донес о книге настоятелю, и тот, прочитав, что 6 ноября нынешнего года матушка-государыня императрица Екатерина Алексеевна непременно помрет, немедленно отправил книгу и ее сочинителя по инстанциям.

Неизвестно, писал ли Авель, что императрицу хватит удар, когда она будет сидеть на ночном горшке, но всё равно предсказание чрезвычайно разгневало петербургских чиновников.

— Како ты, злая глава, смел писать такие титлы на земного бога?! — кричал на тульско-костромского пророка обер-прокурор Сената генерал А.Н. Самойлов. — Кто научил тебя писать о подобных секретах?!

— Меня научил писать сию книгу Тот, Кто сотворил небо и землю, и вся иже в них, — отвечал Авель. — Тот же повелел мне и все секреты оставлять…

Обер-прокурор направил Авеля в Тайную экспедицию.

Там пророка допрашивал «коллежский советник и кавалер» Александр Макаров.

Запись допроса сохранилась.

Любопытно, что начинается он вопросом самого Авеля.

— Есть ли Бог и есть ли диавол? — спросил он у своего следователя. — И признаешь ли ты их?

— Тебе хочется знать, есть ли Бог и есть ли диавол и признаются ли они от нас? — переспросил Макаров. — На сие тебе ответствуется, что в Бога мы веруем и по Священному Писанию не отвергаем бытия и диавола; таковые твои вопросы, которых бы тебе делать отнюдь сметь не должно, удовлетворяются из одного снисхождения, в чаянии, что ты, конечно, сею благосклонностью будешь убежден и дашь ясное и точное на требуемое от тебя сведение и не напишешь такой пустоши, каковую ты прислал. Если же и за сим будешь ты притворствовать и не отвечать на то, что тебя спрашивают, то должен ты уже на себя самого пенять, когда жребий твой нынешний переменится в несноснейший и ты доведешь себя до изнурения и самого истязания…

Доводить себя до изнурения и самого истязания Авель не стал и подробно рассказал, что крещен в веру греческого исповедания, которую содержа, повинуется всем церковным преданиям и общественным положениям; женат, детей имеет троих сыновей; женат против воли и для того в своем селении жил мало, а всегда шатался по разным городам.

— Когда ты говоришь, что женат против воли и хаживал по разным местам, то где именно и в чем ты упражнялся? — спросил Макаров. — И какое имея пропитание, а домашним — пособие?

— Когда мне было еще десять лет от роду, то и начал мыслить об отсутствии из дому отца своего с тем, чтобы идти куда-либо в пустыню на службу Богу; а притом, слышав во Евангелии Христа Спасителя слово: «Аще кто оставит отца своего и матерь, жену и чада и вся имени Моего рода, то сторицею вся приимет и вселится в царствии небесном», внемля сему, вячше начал о том думать и искал случая о исполнении своего намерения. Будучи же семнадцати лет, тогда отец принудил жениться, а по прошествии несколько тому времени начал обучаться российской грамоте, а потом учился и плотничной работе.

— Откуда был глас и в чем он состоял?

— Когда был в пустыне Валаамской, был из воздуха глас, яко боговидцу Моисею пророку и якобы изречено тако: иди и скажи северной царице Екатерине Алексеевне, иди и рцы ей всю истину, еже аз тебе заповедую…

— Для чего внес в книгу свою такие слова, которые касаются Ея Величества и именно, якобы на нее сын восстанет и прочее, и как ты разумел их? — задал Макаров главный вопрос.

— На сие ответствую, — ответил Авель, — что восстание есть двоякое: иное делом, а иное словом и мыслию, и утверждаю под смертной казнью, что я восстание в книге своей разумел словом и мыслию; признаюся чистосердечно, что сам сии слова написал потому, что он, то есть сын, есть человек подобострастен, как и мы…

Когда императрице доложили об итогах допроса, Екатерина II спокойно выслушала пророчества Авеля, но когда услышала, что умрет 6 ноября нынешнего года, впала в истерику.

Скоро появился указ:

«Поелику в Тайной экспедиции по следствию оказалось, что крестьянин Василий Васильев неистовую книгу сочинял из самолюбия и мнимой похвалы от простых людей, что в непросвещенных могло бы произвести колеблемость и самое неустройство, а паче что осмелился он вместить тут дерзновеннейшие и самые оскорбительные слова, касающиеся до пресветлейшей особы Ее Императорского Величества и высочайшего Ея Величества дома, в чем и учинил собственноручное признание, а за сие дерзновение и буйственность, яко богохульник и оскорбитель высочайшей власти по государственным законам заслуживает смертную казнь; но Ее Императорское Величество, облегчая строгость законных предписаний, указать соизволила оного Василия Васильева, вместо заслуженного ему наказания, посадить в Шлиссельбургскую крепость, вследствие чего и отправить при ордере к тамошнему коменданту полковнику Колюбякину, за присмотром, с приказанием содержать его под крепчайшим караулом так, чтобы он ни с кем не сообщался, ни разговоров никаких не имел; на пищу же производить ему по десяти копеек в каждый день, а вышесказанные, писанные им бумаги запечатать печатью генерал-прокурору, хранить в Тайной экспедиции».