Я читаю между строк: «В крепостной театр требуются актеры».

Знакомлюсь с завхозом клуба. Рома Г. осужден на пятнадцать лет за убийство. Здесь он отвечает за постановку массовых зрелищ и заведует местным театром. Если отбросить в сторону убийство, которое он совершил, то Рома – неплохой парень. Немного игравший на гитаре на свободе, здесь он становится звездой местного масштаба. Для услады всевозможных гостей и комиссий он целыми днями, по поводу и без повода, поет на сцене клуба. В свободное между песнями время Рома с помощью других осужденных пишет сценарии к спектаклям. Тема спектакля определяется приказом УФСИН по Владимирской области. Где-то наверху сказано, что год текущий – Год семьи. Приказано – сделано! Спектакль посвящается Году семьи. Для этих целей собирается труппа. Рома задумал поставить феерическое шоу, которое должно потрясти членов жюри. Не в пример пению в хоре, желающих получить поощрение за участие в спектакле находится довольно много.

Мне, как потенциально талантливому актеру, способному выучить наизусть достаточно большой кусок текста, обещана дополнительная награда – месяц жизни в профилактории. Недолго думая, я даю согласие. Так начинается моя головокружительная артистическая карьера. Каждый день, в любую погоду, отработав смену на промке, я обреченно тащусь в клуб на репетицию. Из нашего отряда записалось несколько человек. Действие спектакля переносилось то в прошлое, то в будущее и к заданной теме не имело никакого отношения. Мише К. досталась роль былинного богатыря. Без смеха я не могу на него смотреть. В шлеме из картона на голове он едва втиснулся в кафтан, сделанный из дермантина, по случаю содранного то ли с двери, то ли с сиденья старого автобуса. Он держит деревянный меч, который в его руках кажется детским. Я выгляжу не лучше. Играя роль военного времен Отечественной войны 1812 года, я получаю какое-то подобие мундира, сшитого из старых занавесок, и картонную шапку, которая едва держится на моей голове. Женские роли исполняют угловые, или обиженные, согнанные со всей зоны. Они играют роли светских дам. В париках из новогодней мишуры и магнитофонной ленты, с накладными бюстами и веерами в руках с синими от татуировок пальцами они представляют собой ужасающее зрелище. Роль чеченского террориста, несмотря на то, что у нас сидят настоящие чеченцы, достается осужденному за убийство таджику Данияру. Какой чеченец без бороды? Тем более террорист! Носить бороды и усы в колонии запрещается. Кто будет обращать внимание на Уголовно-исполнительный кодекс РФ, если сам хозяин сказал: «Не носить тебе бороды!»? Между тем в кодексе черным по белому написано: «Осужденным разрешается носить аккуратно постриженную бороду и усы».

Искусство требует жертв. Данияр пишет заявление на имя начальника колонии следующего содержания: «В связи с участием в смотре-конкурсе художественной самодеятельности прошу дать мне разрешение на ношение бороды». К моему удивлению, он подписывает это заявление у начальника отряда, оперативника, режимника, начальника воспитательного отдела и замполита. Подпись начальника колонии на этом заявлении была шестой (!). Я своими глазами видел это заявление. Идет гордый Данияр по аллее, а дежурный его строго спрашивает:

«Вы что, гражданин осужденный, режим нарушаете? Небритым разгуливаете!»

«Не правы вы, гражданин начальник! – скажет он, доставая из широких штанин бумагу. – У меня разрешение есть!»

На премьеру приезжают чины из УФСИН Владимирской области, женщины из какого-то околокультурного учреждения, входившие в жюри, и журналисты. Зал заполняется осужденными из карантина, которым обещано, что чем больше они будут хлопать, тем меньше они будут топать.

Спектакль, напомнивший мне мой судебный процесс, с треском проваливается. Мы занимаем предпоследнее место среди всех колоний Владимирской области. Хозяин нехотя подписывает всем участникам этого позорища обещанные поощрения. Мне, как и обещано, предоставляют место в профилактории, и я жду своей очереди, чтобы сменить обстановку.

Мелькают дни, похожие друг на друга как близнецы. Летят недели, складывающиеся в месяцы. Тот же отряд, та же промка, тот же швейный цех. Иногда во время перекура я выхожу с мужиками в курилку, чтобы пообщаться с осужденными из других цехов. Подлетает капитан – начальник цеха, по-хозяйски оглядывает всех зэков и обращается ко мне:

«Что-то ты, Переверзин, часто куришь!»

«Да я вообще не курю», – отвечаю я

«Ну тогда застегнись!» – произносит он и уходит по своим делам.

Я возвращаюсь на свое рабочее место обстригать фуражки. У меня завтра день рождения, который я собираюсь отпраздновать.

Настроение у меня не праздничное, а, скорее, совсем наоборот. На душе скребут кошки. Зуй берет на себя организационную часть мероприятия и накрывает стол. На сдвинутые табуретки выкладывается угощение – сигареты, конфеты, огромные банки чифиря и растворимого кофе. Барак гуляет. Меня осыпают поздравлениями, дарят открытки. С пожеланиями здесь все очень просто. Все хотят одного и того же – скорейшего освобождения. Я получаю такие поздравления четвертый год подряд. В ВИП-зону, в наш проходняк, приходят осужденные, с которыми мы наиболее близко общаемся. Заходит Коля М., друг и напарник Зуева по швейному цеху. Его приятель автоматически становится и моим. У Коли золотые руки, он мастерски шьет. Он блаженно улыбается и с детской непосредственностью озвучивает мне свою мечту и пожелания:

«Вован, на воле уже пьяным где-нибудь валялся бы».

«Коля, – говорю я, – пойми, я не пью вообще!»

Эта мысль не укладывается у него в голове, и он с недоверием переспрашивает:

«Что, совсем?»

«В твоем понимании совсем», – пытаюсь донести до него свою мысль.

Я мечтаю о том, чтобы это все побыстрее закончилось – этот день рождения, который меня совсем не радует, этот безумный срок. Праздник я традиционно заканчиваю проклятиями в адрес следователей Генеральной прокуратуры и судьи…

День подходит к концу, я смотрю на часы и с облегчением вздыхаю – скоро отбой. Завтра мне предстоит проставиться на промке и еще раз пережить поздравления. По кругу пускается кружка с чифирем. По тюремной традиции все зэки по очереди пьют из одной кружки. Я ненавижу этот широко распространенный ритуал с самого начала своего заключения и, подавляя чувство брезгливости, беру кружку, выкручиваю ее так, чтобы найти место, к которому не прикасались губы других зэков, и делаю глоток горького напитка. Некоторое время спустя на подобных массовых мероприятиях я смогу позволить себе пить отдельно из персональной кружки, не задевая и не оскорбляя чувств окружающих меня зэков, которые будут смотреть на мою привычку как на небольшое чудачество.

Бригадир делает мне царский подарок – на время моего проживания в профилактории оформляет отпуск…

Я собираю свои вещи и переезжаю в профилакторий. Меня радует возможность сменить обстановку, отоспаться, отдохнуть от навязанного режима, от бесконечных шмонов и проверок.