Добравшись до комнаты, Вилора еще около часа просидела над методичкой, правя текст и исправляя замеченные ошибки, после чего погасила тусклую лампочку, потерла ладонью уставшие глаза и легла спать.

На Лубянку она прибыла за пять минут до назначенного времени. Пропустили ее действительно безо всяких проблем, даже взяв под козырек… Двести двадцатый кабинет оказался в дальнем конце длинного и довольно пустынного коридора. На его двери висела одинокая табличка с надписью: «А.А. Эсаулов». Прежде чем войти, Вилора остановилась, вытащила из кармана шинели маленькое зеркальце, бросила в него короткий взгляд, поправила прядку волос, после чего убрала зеркальце и решительно постучала.

– Разрешите?

– Да-да, Вилора Сергеевна, заходите, – радушно раздалось из-за двери. Ну да, в кабинете, как и ожидалось, оказался вчерашний посетитель Николая Ниловича.

– Присаживайтесь, прошу вас. Чаю хотите?

– Нет, спасибо, я только что позавтракала…

Следующие полтора часа Анатолий Александрович дотошно расспрашивал ее о том, что именно в наибольшей степени интересовало капитана Бушманова, на что он при ее допросах обращал особое внимание, не применял ли он к ней м-м-м… меры насильственного характера? А во время допросов других военнослужащих их батальона? А не знает ли она, применялись ли подобные меры к самому комбату? Вот как? А вы уверены, что все было именно так? И на чем же основана эта ваша уверенность? Да что вы говорите? А что еще необычного знал или умел ваш командир? Необычного с вашей точки зрения? Да не может быть? И что, вы это видели своими глазами? Весь батальон видел? Очень интересно! Странно… капитан Бушманов как раз эти моменты в своих рапортах осветил весьма слабо. Вот, можете ознакомиться… Да-да, не волнуйтесь, вашего допуска вполне хватает. А я бы хотел вас спросить еще об одном моменте, зафиксированном вот в этом протоколе допроса капитана Бушманова. Насколько все это может быть правдой? Абсолютная неправда? А что же было на самом деле? Очень, очень интересно. М-м-м… если вы не против, я обязательно это запишу. Почему вы можете быть против? Ну, мало ли… может вас кто-то попросил ни о чем таком не рассказывать, и вы не хотите нарушать данного ему слова. Никто не просил? Так это здорово! Тогда я бы хотел узнать ваше мнение еще вот о таком эпизоде…

А через полтора часа, когда Вилора уже начала чувствовать себя как выжатый лимон, в кабинет и вошел тот самый толстый человек с квадратиком усов на верхней губе. И почти сразу же подключился к разговору. Причем, со всем своим кавказским темпераментом. Он ахал, взмахивал руками, гортанно восклицал:

– Да нэ можэт бить! – или: – Ой, прости дэрагая, что сразу не поверил!

Вилора даже почувствовала себя снова в кабинете начальника медслужбы 13-й армии Шалвы Зурабовича Геловани. Поэтому на все вопросы отвечала вполне себе свободно, позабыв, где она на самом деле находится…

Наконец, Богдан Захарович громко цокнул языком и покачал головой.

– Вах, Анатолий Александрович, савсэм ми девушку утомили. Давай поблагодарим ее и отпустим. Пусть отдихать идет…

Когда за девушкой закрылась дверь, улыбка, сиявшая на лице полного кавказца, мгновенно исчезла.

– Давай с материалами ко мне, – коротко бросил он и вышел из кабинета. Эсаулов[73]быстро собрал только что заполненные его разборчивым почерком листы в папку и, едва не бегом, бросился следом за вышедшим из кабинета человеком.

У себя в кабинете комиссар государственной безопасности третьего ранга молча принял из рук майора папку с материалами сегодняшнего допр… э-э беседы, кивнул подчиненному на стул и углубился в чтение. Майор Эсаулов, повинуясь начальственному кивку, аккуратно присел на краешке стула. Закончив чтение, Богдан Захарович Кобулов[74]вздохнул и потер рукой усталое лицо.

– А может попробуем… – осторожно начал майор.

– Нэт, – зло бросил комиссар государственной безопасности, – приказано – крайне дэликатно! Нэ кричать, нэ пугать, ничего нэ трэбовать. И боже тебя упасти – никакого физического воздействия! – он снова вздохнул и бросил: – Все, иди, свободэн…

Майор поднялся на ноги, молча отдал честь и вышел из кабинета. Кобулов посидел еще минуту, потом встал, открыл сейф, покосился на стоящую на второй полке бутылку хорошего грузинского коньяка и вздохнул. Неделю уже стоит, и никак момента даже глоток сделать урвать не случается. Сплошная беготня. Потом вытащил с полки куда более толстую папку, развязал тесемки и закинул в нее листки, принесенные подчиненным. После чего завязал папку, закрыл сейф и вышел из кабинета.

– Ну что, готов? – вместо приветствия обратился к нему человек в пенсне, в кабинет которого он вошел спустя пять минут путешествия по этажам здания управления.

– Насколько это можно в таких условиях, Лаврентий, – пожал плечами Кобулов. Хозяин кабинета вздохнул.

– Сам знаешь, Богдан, решение дать объекту показать себя и получить о нем более достоверные сведения принимал сам Хозяин. Так что пользуемся тем, что есть.

Кобулов молча кивнул.

– Допра… опрашиваемая показала что-нибудь новое?

– Нет, только подтвердила еще раз большинство известных нам позиций, – акцент у Богдана Захаровича при этом почему-то почти совершенно пропал. – Но я на всякий случай взял материалы ее опроса.

– Хорошо, тогда едем…

К Сталину их пропустили только минут через пятнадцать после прибытия. Почему им пришлось подождать, стало ясно, когда из кабинета председателя Ставки Верховного Главного Командования компактной группой вышли Шапошников, Василевский, Тимошенко и еще несколько генералов…

Ситуация на фронте была критической. Шестого октября немцам удалось окончательно окружить Киев, где во главе двухсоттысячной группировки отбивался от них командующий Юго-западным фронтом генерал-полковник Кирпонос. Остатки же фронта, численностью еще где-то в те же двести тысяч человек, к настоящему моменту были оттеснены почти на триста километров к востоку, до Сум и Полтавы[75], где лихорадочно пытались выстроить новую линию фронта. И хотя генерал Жуков под Ленинградом сумел, воспользовавшись тем, что немцы перебросили под Киев с севера несколько дивизий, в том числе две танковых, подготовить и провести местную наступательную операцию, отбросив немцев от побережья Ладожского озера и отбив Мгу[76], на фоне катастрофы на юге это было слабое утешение.