– Уйдут, ибо уже готовы… Вот! – Капитан взял с койки, которая была сзади, полевую офицерскую сумку и вынул сложенный вдвое лист бумаги. – Вот, полюбуйтесь.

Это было чье-то донесение о заговоре легионеров. Плохим немецким языком информатор излагал мысли и намерения солдат, оказавшихся вблизи партизанского отряда. Инициатором перехода на сторону русских он называл офицера Курамысова, уже сбежавшего с тридцатью легионерами в лес. Остальные должны уйти в одну из ближайших ночей…

Пока Исламбек читал, капитан смотрел в окно и уныло покачивал головой.

– Провокация, – спокойно и уверенно произнес Саид.

Биллик перестал качать головой, но от окна не оторвался. Ему самому не раз приходила в голову спасительная мысль о провокации. Это было бы хорошо окрестить все выдумкой и сделать вид, что батальон здоров. А на самом деле…

– Кто поручится за солдат? – спросил он адъютанта.

– Тот, кто написал рапорт.

– А это не рапорт, господин унтерштурмфюрер, это обыкновенный донос. И без подписи, если заметили.

– Так выбросьте его! – смело и не без надежды на поддержку предложил Саид.

– Оттого, что я заткну собственные уши, остальные не станут глухими… – Биллик снова вооружился бутылкой, принялся выплескивать из нее остатки коньяка в стакан. Орудуя нехитрой сервировкой своего стола, он продолжал пояснять гостю: – Надо думать, сочинитель доноса, прежде чем подсунуть его в дверную щель, послал копию, если не оригинал, в Берлин, в то же самое Главное управление, тому же самому господину Ольшеру… Или лучше, в СД. Там такие вещи любят. Да это, собственно, их работа… Пейте! Сегодня чертовски холодно… Или мне так кажется…

– Да, холодно, – согласился Саид. К нему давно подбирался знобкий, въедливый ветерок, которым дышало окно, да и вся стена, поставленная на открытое поле перед лесом. По полю белыми низкими дымками погуливала робкая поземка. Надо бы накинуть, как капитан, на плечи шинель, но Саид стыдился признаться в том, что остыл. Слишком браво и смело сбросил ее, войдя в хату. Теперь лучше потерпеть. Он поднял решительно стакан и так же решительно опорожнил его. Стало вроде горячее внутри. – Будет метель… Оттого и ветер.

Капитан не принял суть сказанного, заметил только движение руки Саида и сказал сочувственно:

– Плечо ноет… Перед непогодой всегда так…

Потом понял суть и выругался;

– Проклятье! Еще не хватало метели… Сжечь бы лес! К дьяволу все сжечь!

– Послушайте, капитан, – прервал поток ругательств хозяина Саид. – Давно к вам поступало пополнение?

– Что?

Биллик непонимающе поднял глаза на Исламбека: при чем тут пополнение?

– В октябре прибывал кто-нибудь? – уточнил свой вопрос Саид.

– Это имеет какое-то отношение к событию?

– Да.

– В октябре – нет… Не помню.

Саид почувствовал колебание командира и стал подталкивать:

– А если вспомнить?

– Провались все в тартарары! Нет, не поступало… Пейте, господин адъютант господина Ольшера!

– Значит, не поступало… И не убывало?

– И не убывало.

– Может, кто-то уезжал на время?

– Вероятно.

– В Берлин, например?

Биллика стала раздражать упорная настойчивость адъютанта.

– Послушайте, господин унтерштурмфюрер, на кой дьявол вам все это нужно? Батальон доживает свои последние дни, даже часы, а вы интересуетесь какими-то поездками… Воспоминание, одно воспоминание, как вы выразились… Только воспоминание…

– И все же – были поездки в Берлин?

– В Берлин?.. – Капитан задумался. Возвращение к прошлому не доставляло ему удовольствия. Вообще вся история с легионом была нелепой и скучной, мало того что скучной, но и рискованной. В этом Биллик убедился сам. И хорошо, что наступает конец. – По требованию комитета на Ноенбургерштрассе посылали несколько человек.

– Не помните, кого?

– Нет… Хотя постойте! Двое вернулись… И одного из них я пристрелил… Совершенно точно. А вот фамилию не знаю… Была, наверное, фамилия… Вылетела из головы, да и зачем она мне… Все к дьяволу!

– А женщина?

– Какая женщина?

Биллик снова удивленно посмотрел на гостя.

– Нет, скажите, унтерштурмфюрер, зачем вам все это нужно? Зачем?

Саид поблагодарил хозяина за угощение, словно не слышал вопроса, обращенного к себе. Вопроса, который долго, может быть, в течение всего разговора, мучил капитана. Встал и направился к висевшей у двери шинели. Уже отсюда, не оборачиваясь, ответил:

– Надеюсь, вы понимаете, что не личный интерес привел меня в эту занесенную снегом деревню.

– А?! – капитан кивнул. – Теперь ясно…

– Так где живет эта женщина?

Ладонью капитан оттер иней со стекла и показал на далекую, почти утонувшую в снегу хату. Она вылезла из-за сугроба и как-то мечтательно, нетерпеливо дымила высокой трубой.

– Вроде там… Мне называли даже имя бабы… Не помню уже… Не то Зина, не то Зося. Впрочем, какое это имеет значение!

– Прощайте, господин капитан!

Биллик посмотрел с тоской и завистью на гостя – не хотелось оставаться одному в преддверии метельной и тревожной ночи.

– Вы исчезаете?

– Да.

– В Берлин?

– Пока в Минск.

– О, это невесело.

– Как везде сейчас.

– Согласен… Желаю успеха!

– А вам спокойной ночи… Без метели хотя бы…

Когда смерклось, он постучал в окно, маленькое, заиндевевшее, опорошенное снегом и еще не светившееся.

Дверь скрипнула сразу, но никто не вышел, только узкая щель обозначилась у косяка. Чей-то глаз, видимо, сквозь эту щель высматривал улицу. А возможно, так отвечали хозяева на тихий стук в окно. И он вошел уже не спрашивая.

Сени были пусты. Пахло теплом и вареной капустой. Овчиной пахло, недавно внесенной со снега и ветра, сохнувшей у печи.

И вдруг:

– Боже! – не испуганно, а удивленно, от неожиданности.

На пороге комнаты стояла женщина, силуэт ее рисовался в проеме смутными линиями – они растворялись в кисее пара, что ринулся сверху в холодные сени. Какая она, Саид не угадал, только понял, – не старая. По голосу. Он был низким и мягким.

– Боже мой! – повторила женщина уже спокойнее, но с явным огорчением и даже досадой. И отступила за порог.

Саид поклонился:

– Здравствуйте!

Она не ответила. Почему-то прижала правую руку к груди, не то защищая себя, не то прикрывая случайно отпахнувшийся ворот кофточки. Заторопилась объяснить свое удивление и огорчение: