Хойкен так увлекся своими идеями, что сердце его стало учащенно биться. Его охватило волнение, он был бодрым и радостным. Георг посмотрел на отель. В окне его номера горел теплый молочно-белый свет, который создавал ощущение безопасности. Хойкен оставил торшер включенным, чтобы окно можно было увидеть с улицы. Он вошел в отель и увидел, что в баре еще есть посетители. Хойкен подумал, не зайти ли ему на огонек, и решил, что будет совсем неплохо ненадолго заглянуть туда, чтобы немного успокоиться. В баре было полно народа, свободные места оставались только у круглой стойки. Георг сел и заказал один бурбон. Все пары сидели за маленькими столиками перед большой стеклянной стеной с видом на Соборную площадь. Ночь вызывала у них чувственную сексуальность. Бокал вина, второй, и вот уже рука тянется к руке. Только бы касаться друг друга, держаться за руки, только бы не исчезать по одному в молчаливых номерах гостиницы, чтобы сидеть там в одиночку, мурлыча себе что-то под нос перед включенным телевизором. Глубокой ночью хороший бар в отеле — самая настоящая сводня. На заднем фоне негромко звучит джаз, подражая биению сердца, и алкоголь действует все сильнее. Сначала вино, потом напитки покрепче, от которых теряешь контроль над телом, — виски, джин, которые властно толкают в постель, и заранее известно, что будет утром, если наслаждаться ими ночью. Но чего хочет он? Хойкен сидит здесь один, а все другие по парам. Стыдно долго сидеть в баре одному. Он не относится к тем типам, которые сидят как загипнотизированные и, если с ними заговорить, отвечают обрывками фраз. Модное сейчас увлечение аутизмом просто ужасно. Что они находят в этом положительного? «Модное увлечение аутизмом» — кажется, звучит неплохо. Нужно будет ввернуть эту фразу завтра на встрече с Ханггартнером. «Вильгельм, как ты борешься с ночным одиночеством после встреч с читателями?» Это будет совсем неплохой вопрос. Ханггартнер загорится и будет рассуждать о различных формах поведения человека в баре. «Не могло бы это стать темой для эссе?» — лицемерно спросит он под конец. И Вильгельм Ханггартнер запишет название темы «бар в отеле» в свою засаленную записную книжку.

Хойкен не мог долго выдержать того, что сидит в баре один. С каждой минутой в нем росло желание найти собеседника и общаться так, как это делали все вокруг. Те, кто уже нашел себе пару, наблюдали за ним. Неужели сидеть за столом одному доставляет ему удовольствие? Все было так, словно ты находишься на карнавале, но не можешь принять участие в веселье и примкнуть к остальным — это так противно. Хойкен принялся за последний бокал и вдруг поймал себя на том, что думает о Яне. Было бы совсем неплохо посидеть здесь с этой девушкой. Он думал, что бар ей понравится, но догадывался, что Яну можно поместить только в определенную среду, чтобы разбудить в ней дух Кундеры. В субботу после концерта будет удачный момент. От филармонии до отеля всего несколько шагов. Он может прогуливаться с ней по Соборной площади и задать совершенно безобидный вопрос: «Не хотите чего-нибудь выпить?» В субботу вечером в баре полно народа, поэтому придется заранее побеспокоиться и заказать столик возле стеклянной стены, где он сейчас сидит один. Впрочем, нужно ли так рисковать? Если он посидит с ней в баре… а вдруг начнется то, от чего ему потом будет не так просто отделаться? Но почему он так думает? Зачем оставляет открытым путь к отступлению? Хойкен решил, что нужно следовать своему настроению. Он не станет заказывать столик, нет, он этого не сделает.

Георг выпил свой бокал, расплатился и пошел в свой номер. Когда он открыл белую дверь, его неприятно поразила тишина внутри. Эта неожиданная тишина ему никак не нравилась. Великолепные идеи, которые все еще витали у Хойкена в голове, сразу поблекли. Тишина парализовала его. Он видел каждую мелочь — вазу с цветами, там, на письменном столе, в которой умирала вялая роза, сложенные горкой стаканы на шкафу бара. Рано утром он попросит у Макса CD-плейер и будет слушать здесь свой собственный ночной джаз. Например, «Ночной мечтатель» Вейна Шотера[23]. Хойкен взял пульт, включил телевизор и попробовал просмотреть пару программ. Вот искусные бильярдисты нагнулись над темно-зеленой фланелью стола, а вот какой-то не по годам умный, очень строгий немецкий учитель гимназии с доской и мелом всей душой отдавался самым далеким планетам. «Ночь в космосе» и «Бавария 3» — он смотрел эти передачи, если далеко за полночь не мог заснуть. Плывущая по Вселенной Земля — разноцветный шарик, который однажды кто-то привел в движение, как кий игрока — бильярдный шар…

Хойкен выключил телевизор, потянулся и подумал, нужно ли задергивать гардины. Может ли кто-нибудь с улицы видеть его комнату? Возможно, человек из собора, монах, который ночью молится за грешников и старательно наводит в церкви порядок. Освободившись от многонациональной толпы туристов, собор следующие двенадцать часов предоставлен сам себе. На днях нужно обязательно зайти туда, только выбрать время, когда в нем будет не очень много людей. Ты меня слышишь, человек в соборе? Большой Бог согнул спину и стал маленьким-маленьким, он ходит туда-сюда по собору и наслаждается ночной тишиной. Взволнованный, потому что ему не нравится пение церковного хора, в плохом настроении, оттого что не может пожаловаться самому себе. Кому должен жаловаться Бог? Снова вопрос, который можно задать Ханггартнеру. Тот иногда впадает в безудержные теологические рассуждения и на своих воскресных чтениях ни с того ни с сего начинает читать проповеди о вечной жизни после смерти. «Транс-цен-ден…» — как Ханггартнер это выговаривал, медленно, с долгим «а», словно это не имело ничего общего с латынью.

Хойкен оставил гардины открытыми. В доме отца они висели только как украшение, и портьеры в столовой были просто декорацией. Георг пошел в ванную комнату, принял душ и лег спать. Когда он закрыл глаза, собор все еще стоял у него перед глазами, этот одинокий черный остров с освещенной шкатулкой из серебра и золота. И джаз, в его ушах еще звучал джаз из «Sir Ustinov’s Bar», как будто кто-то забыл выключить маленький вентилятор. Хойкен нащупал выключатель лампы на ночном столике и погасил свет… Однако после короткого и яркого сна, в котором он шагал по ночным улицам, Георг снова проснулся. Было около трех часов ночи. Хойкен надел халат и прошелся по комнате. Он устал, но не мог спать, что-то очень беспокоило его. Эти разговоры в «Le Moineau», все эти проекты и планы будущего, которые только напрягают его. Кристоф наверняка плохо представляет себе, что наметила Урсула. Кажется, она и в самом деле хочет объективно оценить оба плана, но, возможно, у сестры уже давно есть фаворит. Кристоф гораздо больше напоминает ей отца, но наверное, он ей тоже импонирует, потому что лучше решает финансовые проблемы. Вероятно, Урсула не может себе представить, как он живет и что думает. Сестра видит в нем отличного шефа, который еще не допустил ни одной грубой ошибки. Никто не может знать, какое решение она примет в конце концов. Урсула может взять себя в руки и все свои эмоции подчинить разуму, это пойдет ему на пользу. Но может случиться по-другому, и она пойдет на поводу у своего настроения, тогда преимущество будет на стороне Кристофа.