Впрочем, эти безнадежные выводы не смущали людей того времени, считавших, что они унаследовали способ читать (в буквальном смысле) мироздание; в качестве такового им представлялось гадание. Все явления в природе, на земле и на небосводе были знаками человеку, знаками верными; у богов было много недостатков, но они не лгали. Оставалось истолковывать эти знамения. Для этого существовали специалисты-прорицатели; но в принципе каждый человек, как мужчина, так и женщина, мог овладеть этой премудростью. Область ее применения была неисчерпаема, но сфера собственно гадания все же имела некоторые пределы. В отличие от жителей империи вавилоняне совершенно не доверяли пророческим экстазам, видя в них признак душевной болезни. К черной магии они также питали явное отвращение. Упражняться в ней не запрещалось, однако это занятие считалось постыдным и, вероятно, являлось крайне редким.

С учетом этих оговорок, способы гадания не имели иерархии; всё было равноценным: гадание по колонне муравьев, по цвету восходящей луны, по капле масла в чаше с водой — список способов бесконечен. Специалист выбирал любой из них на свой вкус. На практике существовали народные виды гадания, всего разнообразия которых мы не знаем, потому что они не считались достойными записи, и благородные. Среди самых благородных называлось гадание по внутренностям барана (обычно — по печени, реже — по кишкам и легким). В VI веке обращаться к предсказаниям такого рода почти перестали — увлечение ими прошло (мода на гадания, подобно всякой другой моде, переменчива); к тому же они обходились довольно дорого (каждый раз в цену животного), в то время как обращение к звездам не стоило ничего. Этот способ и применялся тогда чаще всего.

Вера в истинность, необходимость и пользу гаданий никогда не ставилась под сомнение, да это было и невозможно. Она была неколебима, поскольку основана на грамматическом строении вавилонского языка, в котором для глаголов существует только две формы: перфект и имперфект. Первая говорит о действии (все равно, прошедшем, настоящем или будущем) как о законченном, вторая (опять же без учета «времени») — как о еще не совершившемся. В гадательных трактатах первая форма употребляется, когда говорится о наблюдениях, вторая же — когда из этих наблюдений выводятся предсказания. Но полностью обязательным, неотвратимым такое предсказание не было: имперфектная форма может указать на факт будущего, однако по самой ее природе в ней не могут различаться необходимое и возможное. В конечном счете это смешение разрушало представления о судьбе и, более того, о предопределении: для вавилонян причинность оставляла в последовательности событий зазоры. В эти щели и протискивался заклинатель: он умел устранить причину или отвратить следствие. Для человека VI века детерминизм существовал — и вместе с тем не существовал; даже если человек и признавал взаимосвязь явлений, то обладал возможностями нарушить ход событий. Поэтому тем более надо было знать будущее: магия не имела смысла отдельно от гадания; специалист-гадатель был подручным у заклинателя, а без последнего искусство предсказания не было бы нужным. Возможность избавиться от зла только и оправдывала употребление гадательного арсенала.

На любой вопрос гадатель мог дать три типа ответов, и каждый из них требовал от клиента соответствующего поведения. При предсказании положительного исхода дела никакого вмешательства не требовалось. Прогноз мог быть неблагоприятным, но результат иногда зависел от человеческого решения — например, о вступлении в брак или путешествии; тогда, чтобы избежать несчастья, можно было просто отказаться от своих планов. Наконец, случалось, что человеческая воля была бессильна против грядущей беды — например, родов в неблагоприятный день или слишком позднего наступления паводка. В этом случае вступали в силу магические действия и заклинания; считалось, что они могут изменить те обстоятельства, которые не находились во власти человека, а были связаны с естественным порядком вещей. Что бы ни возвещало гадание, можно было повернуть дело на добро; человек в любом случае оставался хозяином своей судьбы.

Руководства, посвященные гаданию и заклинаниям, дошли до нас в огромном количестве. Это легко объяснить: в каталогах библиотек Вавилонии они тоже составляют около трети. Мистика же оставалась потаенной, ее умозрения не записывались. Не то чтобы те, кто этим занимался, старались скрыть свои достижения — они не были секретными или эзотерическими в собственном смысле слова. Просто они были новыми и по этой причине не входили в состав литературной классики VI века; школы еще не включили их в программу; иными словами, эти идеи еще не были систематизированы, зафиксированы и прокомментированы.

Вавилонскую мистику можно определить как исследование и созерцание мира путем «прочтения». Она руководствовалась одним основным принципом: в мире все связано со всем. Земля есть изнанка неба, но верно также и обратное; дольнее и горнее находятся в гармонии. Такова была воля Мардука от начала времен; он рассек побежденное им первозданное чудовище[46] надвое и сотворил небо и землю, так что происхождение у них общее.

Реконструировать применение этого учения, хотя бы в основных чертах, сегодня невозможно. Оно явно было склеено из разнородных частей. Конечно, в какое-то сочленение их привели, но «система» всегда оставалась открытой — это была ее характерная черта. Комментатор исследовал мироздание, входя, так сказать, все глубже в реальность, открывая ее непрестанным вопрошанием.

Начало этим поискам, видимо, дало соединение астрологии с размышлениями над числами. Это самое правдоподобное предположение. Сами же вавилоняне этот вопрос никак не разъясняли.

Вавилонская астрология оформилась уже к середине II тысячелетия; наблюдение за небесными телами стало самым распространенным способом гадания. Классическое издание руководства по астрологии получило распространение в VII веке. Это самый объемный из трактатов такого рода: в нем насчитывается около десяти с половиной тысяч строк, помещенных на семидесяти табличках. В отличие от вычислений современных астрологов он принимает в расчет лишь Солнце, Луну и Иштар (по-нашему Венеру), но зато учитывает некоторые атмосферные явления — такие как грозы или песчаные бури. Никакими расчетами астрологи не занимались: они просто наблюдали небо невооруженным глазом с плоских крыш храмов. Небесные тела, которые мы называем планетами, звездами и кометами, они именовали одним словом «светила».

Для развития культа светил существовали все условия. Поклонение богу-луне и богу-солнцу восходит к доисторическим временам. Тот и другой всегда были одновременно и человекоподобными существами, и видимыми небесными телами, и статуями, помещавшимися в глубине святилища. С течением времени таковыми же стали и все остальные «светила», которым поклонялись совокупно, называя их «богами ночи»; обнаружены весьма поэтичные молитвы, обращенные к ним. Они служили посредниками верховных богов; каждое светило, к худу или — чаще — к добру, отвечало за определенный орган человеческого тела, поэтому к ним обращались за помощью врачи.

Решающий шаг был сделан, когда каждое светило поставили на свой «пьедестал» наподобие храмовой статуи. По вавилонской формуле, это была его «стоянка». Наконец, совершилось полное уподобление, когда светило стало «двойником» божества, а то, в свою очередь, являлось образом светила.