Мирон вошел в дом. Мы с замиранием сердца ожидали его возвращения. Видели, как в окнах дома по очереди вспыхивает свет.

Кривой в это время открыл заднюю дверцу машины и принялся что-то вытягивать из нее. Когда он закончил свое занятие, сердце мое оборвалось и покатилось вниз. Здоровая нога подкосилась, я непременно упала бы, если бы Андрей вовремя не поддержал меня. Одновременно с этим он мягко накрыл мой рот своей рукой, не давая мне возможности закричать. Рядом с машиной, словно мешок вывалилось тело Натки. Андрей поспешил прижать мою голову к себе, видимо для того, чтобы я не увидела, как бесцеремонно отпинывает Кривой безжизненное тело моей любимой подруги от машины. В это время из моей груди рвались рыдания.

— Ната, Наточка! Милая моя! Что они с ней сделали?! — еле сдерживаясь, чтобы не завопить во весь голос, бормотала я.

И вдруг тело на земле застонало.

— Живая!

— Наточка! Живая!? — с надеждой прошептала я и вопросительно уставилась на Андрея.

В его глазах вспыхнул огонек надежды, ответить он не успел. Мирон выскочил из дома:

— Так я и знал! Любитель музыки, мать его ети!.. — он извергал ругательства в адрес Мотыля и метался по двору, в ярости распинывая все вокруг. Зачем-то пнул мотоцикл, оказавшийся у него на пути.

— Че случилось-то? — Кривой ошалело смотрел на Мирона и никак не мог взять в толк, отчего тот разъярился.

— Нет никого! Ни Мотыля, ни этих…

— Как?! А где они? — тупо спросил Кривой.

— Не зна-а-ю! — выкрикнул Мирон.

— А Мотыль где?

— Ты меня спрашиваешь? Он ведь твой дружок! Сказал же ему не включать громко телевизор. Конечно, они очухались, а он этого не услышал. Ну… Если они его не убили, я его сам грохну, тварь!

— Сбежали что ли?

— Что ли, — передразнил Мирон.

— Пешком далеко не уйдут. До трассы пять километров, а до города почти тридцать, — Кривой пытался успокоить гнев Мирона, — если только к соседям сунутся…, — ляпнул он и тут же осекся.

Но Мирон действительно немного успокоился, видимо, оценив шансы беглецов на удачу.

— Соседей никого нет, дачный сезон закончился. Мамка тут потому и любит отдыхать, что глушь. На всю деревню одна глухая бабка на зиму остается, но она ни за что не впустит чужих.

— А если они попутку поймают? — теперь занервничал Кривой.

— Какие попутки в такое время ночи…

Натка на земле вновь издала стон.

— А с ней что делать?

Мы с Андреем, все это время наблюдавшие за происходящим из своего укрытия, как по команде затаили дыхание, ожидая ответ Мирона. Тот на минуту задумался, а потом равнодушно махнул рукой.

— Засунь ее вон в тот сарай, — распорядился он, показывая на строение, в котором уже находились мы с Андреем.

— Так там дверь не закрыта, а она, наверное, скоро придет в себя, — резонно заметил Кривой.

— Есть замок, им только никто не пользуется. Тащи ее, замок я сейчас найду. Пусть с ней Мамка разбирается. Это ее блажь притащить девку сюда. Мало ей трупов на совести, — критично, по-стариковски проворчал он.

— Только этого не хватало, — встревожился Андрей, — из огня да в полымя. Сами, добровольно в ловушку залезли. Черт! — он нервничал и никак не мог придумать что-нибудь, что могло бы спасти нас всех от плена.

Кривой неуклюже подхватил Натку за плечи и войлоком потащил к сараю.

Мы отпрянули от окна, Андрей помог мне вернуться в глубь сарая, так, чтобы не попасть в поле зрения бандита, когда тот откроет дверь. Опустился со мной рядом и быстро заговорил:

— Танечка, ты только не волнуйся. Там Натка. Она без сознания, но она живая, а это главное. Кривой тащит ее сюда к нам…

— Они сейчас найдут замок и закроют нас снаружи, — тревожно зашептала я, глядя на Андрея во все глаза, полные ужаса и отчаяния.

— Не волнуйся, мы что-нибудь придумаем. Танечка, не бойся, мы обязательно отсюда выберемся. Я обещаю тебе…, — горячо повторял он, хотя сам, думаю, слабо верил в это.

Ему хотелось убедить в этом меня, вселить надежду. Он перестал шептать только тогда, когда дверь открылась и Кривой втащил вовнутрь бесчувственное тело Натки. Она была в больничной одежде и босиком. Я с силой закрыла сама себе рот рукой, чтобы невольно не закричать от отчаяния и страха за подругу. Кривой перевел дух и довольный своей работой отряхнул руки.

— Ну, где он там с замком? — спросил он сам себя, — А еще кричит, что он здесь почти хозяин. Не знает где, какая вещь лежит. То же мне…

С этими словами, Кривой вышел из сарая и пошел в дом. В первое мгновение меня озарила надежда, я решила, что Кривой решил не закрывать сарай, надеясь, что Натка никуда не денется, но потом здравый смысл победил, и я поняла, что бандит всего лишь решил помочь Мирону отыскать замок. Мысль только мелькнула в моей голове, и я тут же зашептала Андрею в самое ухо:

— Андрей, милый, это наш шанс! Беги, прошу тебя! Я останусь с Наткой. Ты же понимаешь, что всем вместе нам не уйти. Давай, давай, быстрее, пока они не вернулись. Звони Коле, в полицию, куда угодно только вытащи нас отсюда! — я толкала его к выходу, не давая времени на раздумья.

На секунду Андрей замешкался, но потом быстро сбросил с себя куртку и ботинки и со словами: «Надень на Наташу, она простынет» выскочил из сарая и, пригибаясь к земле, побежал в направлении машины. Задержись он еще хоть на секунду, и его обязательно заметил бы Кривой, который в это время уже вышел из дома и шел к сараю с замком в руках. Но он остановился, чтобы прикурить сигарету, наклонил голову, прищурил глаза, втягивая дым, и этих несколько секунд Андрею хватило, чтобы скрыться в темноте.

Кривой еще раз заглянул в сарай, убедился, что Натка по-прежнему лежит неподвижно, с силой захлопнул дверь и повесил большой амбарный замок.

Как только стихли шаги, я ползком добралась до подруги и осмотрела ее, насколько позволяло освещение. Я ощупала ее руки и ноги. Они были ледяные. Никаких видимых повреждений на теле Натки я не обнаружила. Но слишком легкая одежда для поздней осени сама по себе внушала опасение. Я быстро, насколько мне позволяла моя раненая рука, и Наткина — в гипсе, надела на нее куртку Андрея, застегнула молнию, надела на голову капюшон. Босые ноги подруги я сначала хорошенько растерла, потому что они были просто мертвецки холодные, потом натянула на них свои шерстяные перчатки, а затем ботинки Андрея.

Натка тихонько стонала, но глаза так и не открывала. Я подтащила бесчувственную подругу ближе к стене, навалила на себя, крепко прижалась к ней и беззвучно заплакала.

Я плакала от обиды на себя, от страха за Натку, от безысходности и отчаяния. Слезы горячими ручейками текли по щекам и губам, я слизывала их, не в силах утирать. В конце концов, усталость взяла свое, и я задремала.