— И куда он торопит?.. — сквозь зубы процедил Яким. Такая кличка была у штрафника Якимова, того самого свинцовоглазого из первого взвода, который спровоцировал пальбу командира взвода на железнодорожной станции. Он затаился за кустистым береговым пригорком, неподалеку от Аникина и его солдат. Андрей про себя ругал Каспревича на чем свет стоит. Людям из его взвода майор Шибановский наметил сектор переправы намного левее. Границей ротный определил то место, где заросли прибрежного ивняка делила пополам неширокая прогалина, скорее всего, обозначавшая место брода или водопоя для скота.

Каспревич перепутал ориентиры форсирования и погнал своих людей как раз на тот рубеж где готовились к переправе Золотой Липы аникинские бойцы. Возникшая неразбериха к чертовой матери отправляла все старания по маскировке и скрытной подготовке к нападению на левый берег.

Для того чтобы облегчить переправу, решили натянуть трос. Перетащить его на другой берег вызвался Карпенко, ординарец командира первого взвода. Свой небольшой рост он восполнял необычайной физической силой и отчаянностью поступков. Не успели подготовить к переправе подручные плавсредства, а Карпенко уже притащил к реке толстенную корягу. Зацепив край троса и свой ППШ за длинный сук, на манер вешалки, он столкнул корягу в воду. Левой рукой солдат держался за дерево, а правой делал сильные гребки, от которых вокруг него и коряги вспенивались буруны.

Те, кто понадеялся следом добраться вплавь, со второго и третьего шага окунались с головой. Кто, отфыркиваясь, цеплялся за спущенные на воду бревна и плоты, а кто спешно, мокрый с головы до ног, выкарабкивался, преодолевая течение, обратно на берег.

Андрейченко пристраивал свое противотанковое ружье под прицельную стрельбу.

— Вот и кончилась твоя благодать, Андрейченко… — резко сказал Аникин, уже не приглушая свой голос. — Чувствую: опять щас адская кухня начнется…

— Как же-шь, товарищ командир, она кончится, благодать-то… — все твердил боец. — Ручеек, он ведь — как у нас в деревне… Скупаться бы, товарищ лейтенант…

— Ручеек… — передразнил Талатёнков, подтаскивая бревно к самой кромке воды. — Ты видишь, какая глыбь?.. Ручеек… Ты видишь, уже полвзвода первого купается…

— Э, нет, Телок… — перебил его Андрейченко. — Скупаться — это значит скинуть с себя шмотки эти вонючие и просоленные и окунуться в реку в чем мать родила. Вот это значит — скупаться… Так, чтоб каждой родинкой своей чуять, как она, прохладная, журчит и тебя омывает… Вот это, Телок, ску…

Андрей Аникин успел только вжаться в примятую прибрежную траву. Мокрые кусты на противоположном берегу будто взорвало, тряхнув на глинистую землю миллионы капель. Трассирующие пунктиры прошили речное пространство.

Штрафная рота и не подозревала, что всего метрах в пятнадцати впереди, в зарослях осоки и прибрежного ивняка, ее ждала немецкая засада. Выдержки фашистам было не занимать. Они выдержали затеянную на противоположном берегу первым и вторым взводами суматоху, дотерпели, пока передовые плоты и бревна с уцепившимися за них бойцами достигнут середины протока. Первой силу течения мощно преодолевала коряга Карпенко. Он уже пересек середину, когда вдруг пулемет и несколько автоматов, винтовки и карабины открыли по вошедшим в реку бойцам беспорядочный плотный огонь.

Один за другим те, кто находился в тот момент в воде, начали уходить под воду. Погибли почти все. Пулеметчик выкосил и многих из тех, кто оказался на берегу. Андрейченко рухнул в воду плашмя, лицом, во все свои сто девяносто сантиметров.

Аникин, падая на мокрый песок, успел увидеть, как пуля вошла штрафнику прямо в кадык, пробив шею навылет. Он хотел оттащить Андрейченко подальше от реки, но течение уже тянуло его к середине, туда, где кипела от пуль вода. Основной удар пришелся на переправлявшихся, и это помогло тем, кто был на берегу, прийти в себя. Сразу несколько гранатометчиков крадучись выдвинулись вперед.

— Щас, товарищ командир, щас закину, — примериваясь, приговаривал Девятов из второго взвода. Сам с виду невысокий, щупленький, весь он был словно скручен из жгутов мышц. Не обращая внимания на свистевшие вокруг пули, он, подойдя к самой границе воды, неторопливо прицелился и будто играючи кинул через реку связку гранат. Подарок от Девятова ушел в аккурат к расщелине из двух старых ив, из которой строчил немецкий пулеметчик. Ухнул взрыв, и ствол одного из деревьев, не выдержав, с треском переломился.

Тут же на том берегу раздался отчаянный крик. Его заглушил второй взрыв, потом третий. Девятов посылал одну связку за другой, четко и метко, как машина.

— Ну дает, Девятов… чистый гранатомет… — восхищенно приговаривал кто-то неподалеку от Аникина. Но он уже не успевал рассмотреть кто.

— Вперед!.. На тот берег!.. — подымая своих людей на переправу, закричал Андрей и, поднимая фонтан брызг, вбежал в воду.

Из взвода Аникина на той переправе через Золотые Липы до противоположного берега не добрались девятеро. Еще троих второй взвод потерял во время рукопашной схватки, которая разгорелась на захваченном берегу. Она отняла последние силы у штрафников. Обессиленные, они лежали вповалку вместе с трупами убитых ими врагов и убитых теми товарищей. В первом взводе потери были еще более существенными. Главное — погиб командир взвода Каспревич.

Об этом вполголоса переговаривались на коротком привале, организованном после непрерывного многочасового марша.

— А ить в первом же бою… — как бы про себя, но вслух рассуждал Талатёнков.

— Да, не повезло старлею… — вторил ему развалившийся на пригорке Чесничанский, проще говоря — Чеснок.

— Знамо дело — не повезло, если пуля ему в аккурат в затылок вошла… — со знанием дела, еще больше понижая голос, почти шептал Талатёнков.

— Что ты хочешь сказать? — переспрашивал Чеснок. — Что его это… свои?

— Я ничего не хочу сказать… — перебивал Телок. — Да только я не наблюдал, чтобы старлей затылком вперед наступал. Понял теперь? То-то, и нечего дурачком прикидываться…

— Слышь, Телок… я тебя прикину щас… между рог… — угрожающе возразил Чесничанский.

— А ну, тише вы! — остудил пыл подошедший Аникин. — Языком чесать силенок хватает, а как вперед топать, так запала нету…

Андрей краем глаза уже заметил, что в их сторону, мимо переводивших дух солдат, изо всех сил торопился Карпенко. Неужто по его душу? Передохнуть не дадут, едрен батон…

— Так, товарищ командир, Телок свой запал потерял, когда Маню Хохлушку на пересыльной станции разминировал, — продолжал тему Чеснок. — Уж больно взрывная особа попалась, чистая бомба. Вот он в ней весь свой запал и оставил. Правда, Телок?..

Дружный хохот раскатами прошел по пятачку, на котором расположились сидевшие и полулежавшие бойцы второго взвода.