Двигаясь по комнате, я видел серебряный лунный клин в окне — словно какой-то нищий старик хотел напроситься в гости.

Ко времени когда подали обед, луна, маленькая и голубая, стояла высоко в небе, она по-прежнему светила ярко, хотя и слегка уменьшилась.

Источник:

Вечер был темный, безлунный, надвигалась гроза.

Источник:

Гости начали разъезжаться, а среди ночных звезд висела полная желтая луна.

Источник:

Тучи висели тяжелые, свинцовые и низкие, тускло-розоватые. Луны не было. Мы с мужем отлучились, чтобы проведать наверху страдающего юного Линкольна. Я произнесла про себя молитву за мальчика. Мы нашли свой экипаж и отправились домой, где мирно спали наши собственные дети, слава милосердному Богу.

Источник:

Последние гости ушли с рассветом. Слуги в подвале работали всю ночь: мыли посуду, убирали, допивали остатки вина. Некоторые из них — разогретые, усталые и пьяные — затеяли спор, который привел к кулачной драке на кухне.

Я несколько раз слышал, как произносили шепотом: не гоже было устраивать такое веселье, когда сама смерть стучится в дверь; и, возможно, чем скромнее общественная жизнь в такие времена, тем лучше.

Источник:

Время тянулось медленно; наступило утро, и Уилли стало хуже.

Вчера около трех часов появилась немалая процессия — около двадцати экипажей, которые некуда ставить… Они разместились на лужайках перед домами и вкривь и вкось на кладбищенской земле у ограды… И кто бы вы думали появился из катафалка? Конечно сам мистер Л. собственной персоной, я не могла его не узнать, но только был он ссутулившийся и печальный, его чуть ли не вести приходилось, он словно не хотел входить в юдоль скорби… Я еще не знала печальной новости и на мгновение была озадачена, но вскоре ситуация прояснилась, и я стала молиться за мальчика и семью — в газетах много писали о его болезни, и вот теперь печальный исход… Экипажи в течение следующего часа все прибывали, и наконец по улице стало ни проехать, ни пройти.

Большая толпа исчезла в часовне, и у моего открытого окна я слышала, что происходит внутри: музыка, служба, рыдания. Потом толпа начала рассеиваться, экипажи трогались с места, некоторые из них сцепились — не расцепить, улица и небольшие лужки превратились в сплошную толкучку.

И вот сегодня опять влага и сырость, и около двух появилась маленькая коляска, из нее вышел президент, на сей раз в сопровождении трех джентльменов: один молодой и два СТАРЫХ. Их у ворот встретил мистер Уэстон с молодым помощником, и все они зашли в часовню… Вскоре к помощнику присоединился еще один, они вынесли маленький гроб, поставили на тележку и скорбная процессия двинулась: впереди тележка, следом президент и сопровождающие. Направились они, вероятно, в северо-западный угол кладбища. Склон холма там довольно крутой, а дождь все продолжался, и потому здесь смешалась скорбь и безудержная неразбериха, помощники с трудом удерживали гроб на тележке, и в то же время все участники процессии, даже мистер Л., старательно пытались сохранить равновесие на скользкой траве.

Как бы то ни было, бедный ребенок Линкольна останется за дорогой, что бы ни писали газеты о его грядущем возвращении в Иллинойс[13]. Им сдали в аренду место в склепе, принадлежащем судье Кэрроллу, и ты только представь себе эту боль, Эндрю: опустить своего любимого сына, словно подстреленную птицу, в холодные камени и оставить там.

Сегодня тихо, и даже Крик[14], кажется, несет свои воды тише обычного, дорогой брат. Только что появилась луна и осветила кладбищенские камни, на мгновение мне показалось, что на землю опустились ангелы разных форм и размеров: толстые ангелы, ангелы размером с собаку, ангелы на лошадях и проч.

Я привыкла к обществу мертвецов и нахожу их вполне приемлемыми в их обиталищах из земли и камня.

Источник:

Итак, президент оставил своего мальчика в арендованном склепе и вернулся к работе на благо страны.

Источник:

Ничто не могло быть более умиротворяющим и прекрасным, чем расположение этой гробницы, к тому же она была практически не видна случайному посетителю кладбища, будучи последней слева в самом дальнем углу на вершине почти вертикального склона, спускавшегося к Рок-Крик. Быстрый поток приятно журчал, а оголенные верхушки крепких деревьев устремлялись в высокое небо.

В ранней юности я обнаружил, что у меня есть определенные пристрастия, которые мне казались вполне естественными и даже замечательными, а другим — отцу, матери, братьям, друзьям, учителям, священникам, бабушке и дедушке — они вовсе не представлялись ни естественными, ни замечательными, а напротив: извращенными и постыдными. Это вызывало у меня душевную боль, и я задавался вопросом: не должен ли я отказаться от своих пристрастий, жениться и обречь себя на некоторые, скажем так, жизненные разочарования? Я хотел быть счастливым (думаю, все хотят быть счастливыми) и потому завязал невинную — ну, хорошо, довольно невинную — дружбу с парнишкой из нашей школы. Но мы вскоре поняли, что для нас нет ни малейшей надежды, и потому (пропускаю некоторые подробности, взлеты и падения, новые начала, искренние решения и последующие предательства по отношению к этим решениям, там, в углу… боже мой, каретного сарая и так далее) как-то раз, день или два спустя после особо откровенного разговора, в котором Гилберт заявил о своем решении с завтрашнего дня «жить правильно», я взял мясницкий нож в свою комнату и, нацарапав одну записку родителям (лейтмотивом которой было простите меня), другую ему (я любил, а потому ухожу с чувством состоявшегося человека), я довольно варварски вскрыл себе вены на запястье прямо над фарфоровой ванночкой.