Эта поначалу изящно-идеальная сахарная столица претерпела разграбление — участники празднества хватали целые городские кварталы, засовывали их в карманы, чтобы разделить с близкими дома. Позднее тем вечером кто-то налетел на стеклянный столик, и некоторые сахарные сооружения на глазах гостей исчезли.

На обед подали нежное фазанье мясо, жирных куропаток, стейки из оленины и деревенские окорока; гости объедались утками-нырками и свежими индейками, тысячами приливных устриц уже без створок, снятых часом ранее, и охлажденными, глотали их сырыми, запеченными в масле и панировочных сухарях или тушенными в молоке.

Эти и другие кулинарные изыски лежали повсюду в таком изобилии, что даже объединенная атака тысячи или более гостей не смогла опустошить столы.

Но радости в этом вечере для рассеянно улыбающейся хозяйки и ее мужа не было. Они постоянно поднимались по лестнице посмотреть, как там Уилли, а Уилли стало совсем плохо.

Сочные ноты оркестра морской пехоты доносились снизу в комнату больного слабым, приглушенным шепотком, похожим на безутешное тихое рыдание далеких духов.

Уилли лежал в спальне Принца Уэльского[10] с ее темными фиолетовыми стенами и золочеными кисточками.

Щечки его красивого пухлого личика горели от жара, ноги беспокойно двигались под темно-бордовым одеялом.

Источник: «История вблизи».

Ужас и оцепенение президентской четы легко может представить каждый, у кого есть любимое дитя и кто пережил страх, присущий всем родителям: а что если Судьба не ценит эту жизнь так же высоко, как они, и решит распорядиться ею по собственной прихоти?

Источник:

Страх сжимал их сердца, когда они в очередной раз спускались, чтобы услышать певцов, приглашенных ради этого события, — семейство Хатчинсон[11]. Хатчинсоны с пугающей достоверностью исполняли песню «Корабль в огне» о сильнейшей грозе на море, воспроизводя отчаянные крики попавших в ловушку пассажиров, матери, прижимающей ребенка к «белоснежной груди», топот, толпу, и рев голосов: «Пожар! Пожар!».

Шум и топот достигли такой громкости, что если ты хотел, чтобы тебя услышали, то должен был кричать. Экипажи продолжали прибывать. Окна распахнули, и возле них стали собираться люди, надеясь подышать свежим вечерним воздухом. А комната дышала воздухом радостной паники. Я ощутил слабость и, думаю, не я один. Дамы тут и там полулежали в креслах. Пьяные мужчины слишком уж внимательно разглядывали картины.

Раздавались громкие визги.

Один из гостей, казалось, был совершенно счастлив — облаченный в оранжевые брюки, синий распахнутый фрак, он стоял у сервировочного столика, и выглядел как блистательный итальянский эмигрант Амбрусси, обретший, наконец, дом своей мечты.

Таких цветочных композиций еще не знала история! Чего стоили устремляющиеся ввысь взрывы красок, такие роскошные — вскоре их выбросят высыхать и вянуть на тусклом февральском солнце. Туши животных — «мясо» — теплые, усыпанные зеленью, на дорогих блюдах, сочные, парящие, убраны бог знает куда, наверняка выброшены и теперь снова превратились в обыкновенные, хотя и с недостающими частями, трупы после короткого возвышения до статуса приносящей удовольствие еды. Тысячи платьев, разглаженных сегодня с таким почтением, все пятнышки счищены еще за дверью, подолы подобраны для поездки в экипаже, — где они теперь? Хоть одно из них выставлено в музее? Хоть сколько-нибудь хранится ли теперь на чердаке? Большинство превратились в прах. Как и женщины, которые носили их с такой гордостью в этот краткий миг великолепия.

Источник:

Многие гости более всего запомнили прекрасную луну, которая светила в тот вечер.

Источник: «Время войны и утрат».

В нескольких описаниях того вечера отмечается яркое сияние луны.

Источник: «Долгая дорога к славе».

Общая черта этих описаний — золотистая луна, причудливо висящая над сценой.

Источник:

В ту ночь луны не было видно, только затянутое тучами небо.

Жирный зеленый полумесяц висел над безумной сценой, как бесстрастный судья, привычный ко всем человеческим глупостям.

Источник: «Моя жизнь».

Полная луна в ту ночь была желто-красной, она словно отражала свет какого-то земного пожара.