– Даш! – вдруг позвал он, вытаскивая меня из задумчивости.

– А? – Я резко выпрямилась.

– Чайник кипит.

Он улыбнулся.

Ты-дыщ! Контрольный прямо в сердце.

Ну нельзя же так!

Я вскочила и бросилась к плите. Мне показалось, что я вспорхнула. Так легко мне давно не было. Кажется, Земля меня больше не держала. Я определенно парила в облаках!

«Он просто общается. Потому что он милый и вежливый. По-другому и не может быть», – думала я, когда мы стояли с Яриком лицом к лицу в дверях на следующий день.

– Снег в парке уже растаял. Я специально сходил и проверил. Пора открывать сезон! – с воодушевлением говорил он.

Да что с тобой не так, парень? До меня никак не доходило, что привлекает его в общении со мной. Почему он зовет меня кататься в парк на роликах? Может, его заставили родители? Или моя бабушка заплатила ему за это?

– Ну… я это… – Невозможно было смотреть в его сияющее радостью лицо и не краснеть от смущения. – Не умею на роликах…

– Идем! – нетерпеливо воскликнул сосед. – Я научу.

– Но…

– Никаких «но»!

Пришлось одеваться и выходить.

– И роликов у меня тоже нет. – Прыгая по ступенькам, как маленький счастливый бегемотик, переживала я.

– Солнышко светит! Ручьи текут! Прокат со вчерашнего дня открылся! – перешагивая через две ступеньки, вещал Ярик.

И его настроение передалось мне. Подумаешь, покачусь, теряя равновесие, как дрессированный медведь на коньках. Да что я теряю? У меня и так ничего и никого нет. А Ярик ведет себя так, будто в упор не замечает моих недостатков.

– Неужели ты не помнишь, откуда у меня этот шрам? – спросил, смеясь он, когда мы сели на скамейку, чтобы надеть ролики.

Ярик сдвинул шапку на макушку, обнажая лоб.

– Нет. А должна?

– Вспоминай, Ласточкина!

(Да, не смейтесь – это моя фамилия. Легкая и летящая фамилия у слоноподобного подростка – не иначе как насмешка природы).

– Ты упал с велика в детстве? Скатился лицом вниз по лестнице? – предположила, согнувшись в три погибели и пытаясь надеть ролики. – Может, играл в войнушку и получил вишневой косточкой в лоб?

– Да уж. Это точно была вражеская пуля. – Закончив с обуванием, парень с интересом наблюдал за моими мучениями.

– Правда? – выпрямилась я.

Попыталась сдуть выбившуюся из-под шапки светлую прядь, но та, кажется, намертво прилипла к вспотевшему лбу.

– Неужели не помнишь? – Он недоверчиво посмотрел на меня.

– Не-а.

Ярик протянул руку, и я задрожала, поняв, что он хочет коснуться моего лица. «Ой, нет. Нет! Голова, не кружись так!»

Но жар поднимался все выше и уже подбирался к шее. Становилось трудно дышать. Парень наклонился и осторожно отодвинул непослушную прядь с моего лба. Затем смущенно улыбнулся.

– Что? Говори! – Меня обжигало волнением. Я чуть не подпрыгнула вслед за сердцем, больно толкнувшимся в груди.

– Это из-за баранки, – со вздохом сказал он и потер шрам на лбу.

– Какой еще баранки? – нахмурилась я.

– С маком.

И тут я вспомнила. Ужас! Позорище-то какое…

Мы качались во дворе на качелях, нам было года по три-четыре, не больше. Бабушка шла с работы и угостила нас баранками. Помню, как быстро, почти не жуя, я умяла свою и покосилась на Ярика. Мальчонка, моментально догадавшись, что я собираюсь сделать, крепко вцепился ручонками в надкушенное хлебобулочное изделие.

– Дай!

– Не дам! – Он поджал губы и нахмурил бровки.

– Дай, Ялик!

– Неть.

Я вспомнила, что, обидевшись, схватила пластмассовую лопатку и ударила его со всей силы по лбу. Ох… Он кричал, как девчонка. Ныл, выл, звенел ультразвуком на весь двор. Все соседи тогда сбежались. Возможно, как раз после этого его мама и запретила ему играть с жадной толстой соседской девчонкой.

– Вспомнила… – Я опустила взгляд.

Щеки полыхали от стыда.

– Было весело, – усмехнулся Ярик.

Встал со скамейки и аккуратно, чтобы не упасть, присел и помог мне закрепить ролики на каждой ноге.

– Спасибо, – пробормотала я, – и прости.

А ничего ведь не изменилось: я все та же соседская толстушка, готовая драться за баранки. Вот же стыдоба…

– За что? – Ярик встал и протянул мне руку. – За маленький шрам, который ты оставила мне на память? Ерунда. Зато каждый день, глядя в зеркало, я вспоминаю тебя.

Я уставилась на него, не зная, как реагировать и что сказать. Может, он шутил?

– Поехали! – Он протянул мне руку.

Как сказать ему, что если я встану, то покачусь вниз по дороге, сбивая людей, коляски с детьми, деревья и лотки с мороженым?

– Я боюсь…

– Со мной можешь ничего не бояться! – Он решительно протянул и вторую руку.

Кто-то хихикнул. Я обернулась: две тощие селедки моего возраста на соседней скамейке надевали ролики, без стеснения поглядывая на нас.

«Ну и смейтесь!» – решила я.

Ухватилась за ладони Ярика и решительно встала.

– Ой! – Я неловко покачнулась.

– Не бойся! – Он сжал мои руки крепче.

Отъехал назад и легонько потянул меня за собой.

– Ай! Ай-ай-ай-ай… – пропищала я тихо-тихо.

И поняла, что… еду за ним! Еду! Он катил меня осторожно. Смотрел прямо в глаза. И, черт возьми, опять улыбался! Ну нельзя же так! Когда я еду, раскорячившись, вспотевшая, с выпученными от страха глазами, в распахнутой куртке, глотая ветер открытым ртом, вот так нагло, обаятельно и весело улыбаться нельзя!

– Ты едешь, Дашка! Едешь! – рассмеялся он.

И мне хотелось плакать от счастья.

Теперь Ярик держал меня за одну руку и ехал рядом. Селедки больше не смеялись, они остались где-то позади. А я не спеша катилась по широкой дороге, улыбаясь первым щедрым солнечным лучам. И больше не чувствовала себя неуклюжей коровой. И мы держались за руки!

И какое-то детское чувство накрывало меня с головой: он мальчик, я девочка, между нами происходит что-то необыкновенное. Стоит ему посмотреть на меня – и щеки вспыхивают, сердце стучит в два раза быстрее, а планета замедляется и пропускает один оборот вокруг своей оси. Возможно, я немного преувеличиваю, но притяжение уже не действует. Мы в облаках!

– Значит, ты станешь музыкантом? – спросила я Ярослава, когда мы остановились у какого-то киоска, сделав огромный круг по парку.