– Тимоха, я догадываюсь, что это такое кино по заявкам. Мне бы очень хотелось киномеханика увидеть и поблагодарить хотя бы какими-нибудь словами.

– Он слушать не будет. Кажется, у него даже ушей нет. Но подразнить можем, если хочешь.

– Коля не хочет, – сказал щегол.

– Почему же? – возразил Николай. – Мы никуда не торопимся. Меня, например, никто не ждет, а здесь интересно.

– Чирок, ты глаза закрой и клювик в перышки спрячь. Я скажу, когда чудо-юдо обратно под землю залезет… Коля, если ты на него разок полюбуешься, то потом будет уже не так опасно кино смотреть. Леший иногда даже специально приходит – сядет вон на тот пенек, нога на ногу, и смотрит, ухахатывается, слезы от смеха не успевает вытирать.

– Чив-чив! – заволновался щегол. – Тимофеюшка, друг, ты только сам не дразни чудо-юдо! Мы знаем, что ты очень ловкий и везучий, но, может быть, прелестная богиня удачи сейчас пытается помочь какому-нибудь совсем пропащему бедолаге в другом лесу и быстро не вернется, поэтому сегодня не надо наглеть. Пусть лучше Коля камушек бросит, такой поувесистей.

Николаю идея понравилась, и он завертел головой в поисках подходящего камня.

– Леший камни за пеньком прячет, – сказал кот. – Думаю, он не обидится, если мы один возьмем. Даже если он их считал, то уже вряд ли помнит, сколько там было.

Николай подошел к пеньку, присел и молча посмотрел на акации. Кот потерся о его сапог.

– Скоро чудо-юдо опять начнет кино показывать, но ведь ты не леший, тебе смешно не будет.

– Коля, музы очень быстро шепчут мне: «Подразните чудо-юдо и катитеся отсюда!»

Николай поднял камень, переложил его несколько раз из руки в руку.

– Мне хочется бросить, но ведь там Вера была.

– Я понимаю. Хорошо, теперь смотри! – заурчал кот.

– Чив-чив-чив! – отчаянно защебетал щегол, но было уже поздно.

Как рыже-белый стелющийся огонь мчался Тимофей к зарослям акаций, в паре метров от них повернул, почти не снижая скорости, и попытался ускользнуть от вздыбившейся под ним земли, от посыпавшихся на него комьев. Из-под земли поднялась в рост человека распахнутая пасть, напоминавшая ковш экскаватора, но значительно больше – она могла бы проглотить легковой автомобиль.

Николай вскочил, от испуга ноги у него подогнулись, как у старика.

Гигантская пасть захлопнулась, но тут же открылась снова и, крутясь с потрясающей скоростью, яростно хватала воздух.

Николай прошептал нехорошее слово. Чудовище, как будто услышав его, ответило обиженным, оглушающим рычанием, которое, однако, длилось не дольше, чем одинокий раскат грома. Охотник исчез под землей – почти так же быстро, как появился. А на поверхности вновь установилась идиллия ранней осени, разве что еще некоторое время клубилась пыль.

Николай почувствовал, что к ноге кто-то прижимается, и с огромным облегчением увидел дрожащего Тимофея.

– Это… не бойтесь, все нормально, – сказал щегол, и где-то наверху зашуршала листва. – Коля, почему твоя кепка в траве валяется? Ты ее надень, мы сейчас дальше пойдем.

– Вообще-то, маленький шанс у тебя есть. – Тимофей прижимал бурундука передними лапами и смотрел ему в глаза. – Но сначала я должен убедиться, что ты действительно такой умный и честный, каким мне кажешься. Нет, не надо кивать, я все равно должен проверить. Итак, первый вопрос: почему эту рыжую пройдоху Патрикеевну никто в лесу не любит?

– Потому что… потому что она не как вы, а вся рыжая.

– Правильно, поскромней надо быть, попроще! Теперь второй вопрос: сколько полосок на спине у твоей мамы?

– Три.

Тимофей подумал, пошевелил усами.

– Ты до скольки считать умеешь?

– До трех.

– Ладно, тогда правильно. Ну и наконец, последний вопрос. Надеюсь, что ты опять не оплошаешь. Куда ведет тропинка от ведьминого колодца?

– На край света за зеленым камнем.

– М-да, коротко и точно… поэтому самый последний третий вопрос: что видит такой любознательный парнишка, как ты, с зеленого камня?

– Дядя Тимофей, а вы не расскажете маме, что я на зеленый камень залазил?

– Я тебя не продам, клянусь моими седыми усами!

– За краем света начинается ужасная Солнечная поляна, но вы, дядя Тимофей, туда не ходите – там негде спрятаться!

Щегол прыгал по срубу колодца, пытаясь что-то разглядеть в глубине.

– Только черную воду вижу, нет там никакой дороги!

– Конечно нет. Отдохни лучше, не суетись, – устало ответил Николай. Он сидел, прислонившись к колодцу и положив одну руку на рюкзак.

Подошел Тимофей, поскреб за ухом.

– Тропинка ведет до зеленого камня, – думаю, он мхом зарос. Дальше местные бурундуки не ходят, потому что открытое место начинается, большая поляна… Возможно, она только кажется им большой.

– Чив-чив! Тима, почему ты уверен, что выход из леса именно в этом направлении?

– Кто тебе сказал, что я уверен? – удивился кот. – Но если я вместе с тобой буду по колодцу прыгать, то мы уж точно никуда Колю не приведем. Получается, что к выходу из леса тоже не приведем. Соображаешь?

– Подожди… нет, не соображаю!

– Чир, ты иногда до обеда мне сильно на нервы действуешь!

– Я-то здесь при чем? Ты же сам мне признался, что сегодня как пьяный и не можешь ни на чем сосредоточиться, потому что Колин рюкзак колбаской пахнет!

– Не ругайтесь, – сказал Николай. – Поляну перейдем, пообедаем и сосредоточенно подумаем.

Высоко над колодцем сгрудились ярко освещенные солнцем облака. Казалось, что они скрывают дворец с куполами, размытые очертания которого порой угадывались за плотным белым покровом. Если бы кто-то крылатый случайно пролетал мимо, то услышал бы уверенные, хорошо поставленные голоса:

– Не имея благородных, а также иных целей жизни, он защищался от хаоса бессмысленного существования пьянством и сквернословием. Я согласен, во время сквернословия он редко имел в виду действительно то, о чем говорил, но все-таки другим душам было обидно. Этим в какой-то степени можно объяснить, почему никто не решился ему помочь, однако главным было понимание того, что пьянство в его случае неизлечимо. Нет сомнений, что он и сам инстинктивно об этом догадывался. Его попытки вести трезвый образ жизни были короткими и смехотворными. Я убежден, что мы не должны принимать их во внимание.

– Высокочтимый коллега, вы ошибаетесь! Любую попытку встать на путь добродетели мы должны учитывать, сколь бы короткой и беспомощной она ни была. Разве можем мы замалчивать тот факт, что уже в последние часы перед Странствием он не положил в рюкзак ни одной бутылки, хотя изначально хотел положить две, и они у него были, стояли на подоконнике на видном месте – он думал о них при выходе из квартиры и по дороге на вокзал, очень хотел вернуться, но медленно шел дальше!