— Неверным удалось вытеснить христиан из Палестины. Иоанниты ушли оттуда последними и обосновались на острове Родос. Построили там город-крепость с надежной гаванью. Овладели морским делом. Два с лишним века держали турок в страхе…

— Но все же пришлось покинуть и Родос, — продолжает рыцарь. — Случилось это в 1552 году. Слишком неравны были силы. Орден тогда обосновался на Мальте, продолжил Священную войну с исламом. Сто тридцать лет назад монахи-воины выдержали страшную осаду, когда турки высадились на Мальте. Шестью годами позже приняли участие в разгроме турецкого флота при Лепанто. Христиане тогда вырвали из рук турок скипетр моря, которым те владели столетия. Европа увидела, что турок можно побеждать на море. А ныне Орден бьется с берберами — корсарами из Туниса и Алжира. С галерой под командой мальтийского рыцаря не сравнится ни одна другая на всем Средиземном море. Принимая рыцарский сан, мы клянемся в вечной ненависти к неверным. Клянемся преследовать их всегда и везде…

Бастьен темнеет лицом.

— Почему же тогда, спросишь ты, оказался я здесь, в этой мерзкой темнице? Меня атаковали в Эгейском море сразу шесть турецких и алжирских галер. Взорвать пороховой погреб не удалось…

Вот какие они, мальтийские рыцари! Андрей с уважением глядит на Бастьена. С крестом в одной руке, с мечом в другой, бьются с нехристями…

— Царь Петр строит российский флот, — повторил он слышанное им однажды в шатре генерала Лефорта. — Говорил, мол, без флота турок из Азова не выбить. А про Орден сказал, что такой союзник был бы очень ценен.

Рыцарь кивнул.

— О планах царя Петра надо бы сообщить великому магистру. Но как? Впрочем, я веду переговоры о своем выкупе…

Выкупными делами в Стамбуле занимались посредники — греки, армяне и евреи из Галаты. Без этих ловких, продувных людей никому не обойтись. Они и менялы, и переводчики, и лекари. Через них общаются с турецким правительством послы Голландии, Англии и Франции, негоцианты из Венеции и Генуи.

Бастьен вел переговоры о своем выкупе через Панайотиса — лысого, чернобрового и чернобородого грека. После встреч с ним говорил с брезгливой миной:

— Клянется Панайотис, что, мол, гребцы на галерах и рабы на стапелях султану нужней выкупных денег. Лжет ведь. Цену набивает. Выкуп, назначенный Азизом Агой, просто непомерен. Но не век же сидеть в этой дыре.

И все-таки выкуп состоялся. Рыцаря посетил генеральный писарь Арсенала. Кузнец сбил с ног Бастьена кандалы.

— Можешь убираться на свой проклятый Аллахом утес, гяур, — сказал писарь. — И впредь не попадайся на пути победоносных галер ислама.

Рыцарь проворчал:

— Там видно будет.

Собирая пожитки, Бастьен сказал:

— Рад был бы облегчить твою судьбу, Андрэ. Но, увы, сделать ничего не могу. А о том, что ты сделал для меня, не забуду до конца жизни. Прощай!

Андрей глядел вслед рыцарю, и к горлу у него подступал комок. Один. Теперь совсем один в каменном мешке, где ни днем ни ночью нет покоя, где не смолкают кандальный звон, свист бичей, проклятия и богохульства. Где душит вонь. И откуда утрами выволакивают посинелые трупы.

Старший из черногорцев, видя слезы на его глазах, сказал:

— Не падай духом, Андрей. Найдешь новых друзей. И все может перемениться в одночасье.

Андрей вытер насухо глаза. И правда. Надо держаться. Держаться изо всех сил!

А черногорец будто в воду глядел.

Глава,

В КОТОРОЙ АНДРЕЮ ПРИВАЛИЛА УДАЧА

Кара Мустафа, потряхивая бичом, расхаживал по понтону. Подгонял узников, занятых очисткой днища большой галеры. С помощью заведенных на мачты канатов она была положена круто набок, так что выступила из воды добрая половина подводной части.

Это была галера самого капудан-паши. Корпус ее сработан из благородной смоковницы. Корма в золоченой резьбе. К понтону ее пригнали двести молодых гребцов в красивых куртках и колпаках — вольные люди. На ее мачте развевалось окантованное желтым шелком красное полотнище с сурами из Корана и именем султана Мустафы Второго над скрещенными ятаганами.

— Шевелись!

Рука у Кара Мустафы тяжела. Бил он хлестко, с оттяжкой.

На понтоне работал и Андрей. Ножные кандалы, чтобы не мешали, он повесил на крюк у пояса. Велено было соскребать с днища наросты из водорослей и ракушек — они сильно замедляют ход судна, оттертые добела места смазывать разогретым салом. До этого пришлось вместе с другими галерниками вытащить из трюма и отнести на берег балласт — корзины с камнями, пушечные ядра. Тяжелые, в семь-восемь пудов весла снимали с уключин командами в несколько человек.

Наконец Кара Мустафа дал знак кончать работу, и Андрей устало опустился на бревно. Бездумно глядел на то, как неподалеку идет развод караула. Гремел, подымая великий шум, оркестр из медных труб и тарелок. Под эту музыку отправлялись за разводящим по постам янычары — смуглые молодцы в шрамах, с лихо закрученными усами.

Вскоре вернулись отстоявшие смену, разговаривая, смеясь, прошли мимо понтона. Позади, заложив руки за спину, шел их начальник. Андрей глянул мельком, и его словно обожгло. У янычара рассечена левая бровь, двойная родинка на щеке. Да это же внук того старика запорожца, что бродил по улицам Кафы и все рассказывал о своем внуке Грицько, ребенком проданном туркам… Точно, он — все приметы сходятся. Кликнуть или нет? Может, никогда больше его и не увидишь…

— Грицько!

Янычар дрогнул. Замедлил шаг.

— Эй, Грицько!

Обернулся наконец. Поглядел. Странные у него были глаза. Вроде бы светлые, славянские, но какие-то дикие, чужие. Подойдя, сказал с натугой:

— Я… Мехмет…

— По тебе дед горюет.

— Кто ты?

— Русский. Попал в плен к татарам.

Янычар все глядел да глядел. Не говорил ни слова.

— Видел в Кафе твоего деда. Он о тебе рассказывал. Как тебя лошадь лягнула…

И затуманился взор у янычара. Он поник головой. Видно, всплыли в памяти полустертые временем картины детства…

Привалила удача Андрею. Да еще какая! Его взяла к себе в услужение община янычар холостяков.

Сбиты с ног ненавистные кандалы.

— Вот, видишь, и пришло избавление, — сказал старший из черногорцев. — Рады за тебя. А нам отсюда уже не выйти.

Сын его харкал кровью, слабел с каждым днем.

Армия Оттоманской империи состоит из пяти одьяк — родов войск. Одьяк янычар включает в себя 229 орта, отрядов, причем 77 из них постоянно расквартированы в Стамбуле. Холостяки живут в казармах. Каждая казарма поделена на комнаты-общежития. Группа янычар, проживающих в такой комнате-общежитии, называется ода. У каждой ода свой знаменосец, свой повар, свой водонос, свои