— Не хотел бы оказаться сейчас в океане, — вслух произнес он, но молодой человек не поддержал разговор.

Он провел Блэквуда во второй дом, где было совсем темно — только угли тлели в камине. Когда за ними закрылась дверь, Блэквуд заметил, что здесь совсем не слышно грохота волн. Комната оказалась уютнее, чем в первом доме; каминную полку украшала резьба с изображением китов, на полке разместились книги и большие раковины — галиотисы, на овальном плетеном ковре стояли два деревянных кресла-качалки. Над входом кто-то повесил китовый ус, как будто флажок. В общем, было симпатично, но, конечно, сохранять этот дом для истории Блэквуд не стал бы. Он уже представил, как на этом месте строится новое бунгало с отдельным гаражом; один такой дом может окупить все это «Гнездовье кондора». Но пока еще это было весьма далекое будущее, Блэквуд решил начать со знакомства и протянул руку.

— Я знаю, кто вы, — сказал молодой человек.

— Да? Откуда же?

— Мне Брудер сказал.

— Очень любезно с его стороны. А вот я не знаю, кто вы.

— Я-то? Паломар Стемп. — Молодой человек произнес свое имя осторожно, как будто бы даже бережно.

— Паломар Стемп?

— Здесь меня зовут Пэл, — сказал он и опустился в кресло. От огня штанины начали сохнуть, и от них пошел пар. — А с Зиглиндой вы познакомились? — спросил Пэл и показал куда-то за спину Блэквуда.

На скамейке у окна точила ножи девушка, которую тот видел утром у стенда. Она провела лезвием по точильному кругу, и волосы упали ей на лицо. Блэквуду показалось, что это как раз охотничий нож с рукояткой в виде ноги оленя. Рядом с точильным кругом лежали еще ножи — с рукоятками, обтянутыми акульей кожей, и двумя лезвиями — и садовая ножовка, ржавая на конце.

— Ну как вы — всю рыбу продали? — поинтересовался Блэквуд.

— Он не захочет говорить с вами, — решительно сказала девушка.

Ей было лет девятнадцать-двадцать, руки у нее были сильные, вид задумчивый, а голос неожиданно низкий, как у мальчика-подростка.

— Вы брат и сестра?

Пэл покачал головой.

— Но ведь мистер Брудер отец кому-то из вас, так?

Девушка повела подбородком и сказала:

— Об этом сами узнавайте, мистер Блэквуд.

Она снова взялась за свое дело; тихое шуршание лезвия словно состязалось с раскатами шторма. Пэл отстегнул нагрудник комбинезона, тот свесился, атласное сердце перевернулось и скрылось у него на ногах. Он заложил руки за голову и прикрыл глаза. Дождь крепко приклеил тонкую хлопковую рубашку к его груди, и даже в этой полутьме Блэквуд различил маленькие острые соски Пэла и два темных пятна волос у него под мышками.

Блэквуд все стоял, не снимая пальто, и уже начал колебаться: может, ему все-таки уехать? До Пасадены еще не один час, а завтра на раннее утро он уже назначил встречу на старой ферме, где выращивают апельсины. Ему не удалось раздобыть новую автомобильную карту вместо той, клубной, которая улетела, но он не очень переживал из-за этого. С Брудером поговорить ему все же хотелось — если уж не обстоятельно, то хотя бы предложить, а там пусть подумает. Молодой счетовод после пятого или шестого бурбона запунцовел, точно пион, принялся расписывать прелести Северного округа и сказал, что если бы только у него были деньги, то он купил бы себе здесь ферму, а может, даже две. Счетовод все время повторял слово «нетронутое», и оно приклеилось к Блэквуду; на юге, да и в целом мире по пальцам можно было пересчитать такие места. Реклама в «Стар ньюс» тоже уверяла, что ранчо с заброшенными рощами в Пасадене совсем нетронутое. От этого слова, от свободы, которую оно сулило, сердце любого застройщика начинало стучать сильнее. Что может быть лучше, чем развернуться на пустом месте, превратить скромный лесок в приличный район. Осев в Калифорнии, Блэквуд не раз начинал застройку в таких вот нетронутых уголках — делил остатки ранчо Сан-Паскуаль, застраивал старые участки над Санта-Анитой и в начале каньона Итон, поле гречихи вокруг сгоревшего дотла отеля «Раймонд». Он знал: некоторые крутили пальцем у виска, когда он прокладывал дорогу в каньон, где водились одни койоты. Что такого особенного он находил в этом занятии — застройке? Точно он не мог бы определить; ему нравилось думать, что дело здесь не только в деньгах; может быть, ему льстил обычай, когда улице дают имя первого застройщика. Он уже представлял себе, как в «Гнездовье кондора» гордо сияет табличка с надписью «Блэквуд-лейн», обозначая улицу, одним концом упирающуюся прямо в океан, на которой в своих собственных домах живут с семьями человек двенадцать-пятнадцать демобилизованных (а может, и больше; смотря какая площадь у этого старого русла). Блэквуд — это вам не просто застройщик; он всегда придирчиво следил за стилем, а в Пасадене предпочитал испанский: красные черепичные крыши, патио, где журчит фонтанчик, стены, увитые бугенвиллеей. Он уже давно сообразил, что многим почему-то нравится этакий налет старины. А еще Блэквуд чувствовал, что, хоть и родился далеко отсюда, здешнюю землю он уважает больше, чем многие другие застройщики; но если подумать, много ли здесь было местных? Размышляя о «Гнездовье кондора», он представил себе, что, может быть, будет лучше, если Блэквуд-лейн будет походить на сельскую дорогу наподобие тех, что вьются в Англии по вересковым болотам, мимо домов под соломенными крышами с балками, выведенными наружу; нет, в Англии сам он никогда не был, а вот книги читать в молодости любил. Читать и еще собирать открытки.

— Что вы хотели, мистер Блэквуд?

— Я думал, что сумею поговорить с мистером Брудером.

— Это я понимаю, — сказала Зиглинда. — Вам принести чего-нибудь? Может, чаю?

Она тоже была без обуви, но это не помешало ей выйти из дому прямо под порывы бури. В открытую дверь ворвалась сердитая ночь, и они с Пэлом остались одни.

— Он где-то здесь?

— Сейчас придет. Он на берегу.

— На берегу? Что же он там делает?

— Рыбачит. Садки ее для лобстеров проверяет.

Блэквуд этому не поверил и подумал, что Пэл, должно быть, его дразнит; впрочем, может быть, и нет. Что-то с ним было не так, это точно; большая голова крепко сидела на плечах, над глазами выгибались мощные надбровные дуги. Некоторые слова — «кондор», например — он как будто не очень хорошо выговаривал; не то чтобы заикался, а как бы задумывался, будто бы не понимал, что эти слова значат. Так же он произносил и «Зиглинда». У него это слово как бы разбивалось на две части и получалось что-то вроде «Зигл-линда».

— Он что, в такие вечера всегда рыбачит?

— Почти.

— Опасно?

— У него спросите.

Пэл провел пальцем по корешку книги, которая стояла на полке, — немецкому изданию Гиббона. Блэквуд снова удивился: кто в «Гнездовье кондора» может читать Гиббона, да и других историков — Карлейля, Тацита, два тома Плутарха?

Зиглинда вернулась, неся чайник, и, когда наклонилась над Блэквудом, наливая чай в чашку, капля дождя упала с ее лица ему на голову. Налив чай, она вернулась к скамейке и, снова принявшись за ножи, сказала: